Ночь - царство кота
Шрифт:
Правильный мужик был Давыдыч, только вот развязался у него в Израиле язык, почувствовал, видно, подполковник Дубинчик свободу после сорока лет беспорочной службы, и не жалел он эпитетов ни правительству, ни Кнессету, ни «русской» партии. Был он членом доброго десятка добровольных организаций, любивших его за представительный вид и бескорыстие. А единственной его корыстью было занять свободное от работы по дому и саду время. Вот и сейчас, потискав, как котенка, внука Мишку, он заявил ему, что собачьей кличкой Эяль звать его не намерен, и, что удивительно, Мишка смирился, как миленький, суровому представлению деда, переключившегося на Артема, на давно не мытую машину,
— Ну-ну, — было сказано притихшему от сознания важности момента коту Артемону.
— Угадай, Тема, что на обед, твое любимое, — спросила баба Анна, отпустив, в свою очередь, Мишку.
— Борщ, — ответил Артем не глядя, вытаскивая из багажника сумку-холодильник, звякнувшую запотевшей «Финляндией». — Холодный, — триумф был испорчен не самим фактом правильного ответа, а полным отсутствием вопросительной интонации, то есть абсолютно будничным владением предмета, без всякого намека на радость открытия.
Хорошо идет отпотевшая Финляндия под шелест кондиционера и холодный свекольник, когда неподалеку за окном — еврей сосну любит — плавится креозотом смола в молодом сосняке, когда вынут из духовки самый что ни на есть некошерный зверь, распертый изнутри гречневой кашей, излучающий такой аромат, что мается от одурения взращенный на вискас искусственник-кот. Неизвестен науке природоведению непьющий военпред, а Артема повело уже после третьей рюмки, и сентенция отца «Русский человек хоть пить умеет» и причитания матери «А под Москвой сейчас маслята» магически отбросили его на дорбрый десяток лет назад, когда он, уже не молодой специалист, а старший инженер СКБ, хочешь не хочешь, а не надо ля-ля своим ребятам, и вся лаборатория едет не то за Пахру, не то за Оку по грибы.
Началось все, как ни странно, с холодильника. В лаборатории номер два под управлением Матвея Кузьмича Семенова, единственной во всем отделе, не было холодильника. Как сказала однажды ветеран СКБ Татьяна Андреевна Елисеева молодой специалистке Леночке после юбилея Семенова, рассматривая юбилейный же альбом: «Ты, Леночка, эти фото домой не носи, а то мама как личико Матвея Кузьмича увидит, так на работу тебя больше не пустит!» Кузьмич, ясное дело, посмеялся вместе со всеми, но затаил хамство, и при первом удобном случае лишил гибкого графика Татьяну Андревну, жившую на другом конце Москвы.
Но вернемся к холодильнику.
После массированной, со слезами, атаки лабораторных девочек, холодильник был включен в план, но последнее слово все же сказал Кузьмич — вместо обычной компактной Оки или ЗИЛа он заказал промышленного монстра, перегородившего полпрохода и, будучи включенным в сеть, рычавшего, как дикий кабан на случке. На ненавязчивый девичий вопрос «Кузьмич, какого хрена?» Семенов скромно ответил: «Если повезет лося подстрелить». Лося Татьяна Андревна не простила — холодильник пришлось выключить за превышение всех допустимых норм производственного шума, а продукты по-прежнему таскать в техсектор под насмешливые взгляды тамошнего бабья, и ни одно лабораторное сборище не обходилось без сакраментального вопроса Татьяны Андревны: «Семенов, где сохатый? Я, наконец, хочу видеть того, за кого мы страдаем столько лет».
Что-что, а поговорить Кузьмич любил. Когда в конце августа, нескончаемо душным московским понедельником, за вечерним лабораторным чаем Семенова потянуло на грибы, и по традиции был помянут сохатый, Матвей Кузьмич торжественно объявил обалдевшим от неожиданности сотрудникам:
— Не верите? Я вот тоже не верил, но в субботу сами убедитесь. Значит, так: в пятницу с
Решительность Кузьмича поколебала даже вечный скепсис Татьяны Елисеевой, с которой Артему было по пути до центра, и они часто уходили последними, обсуждая по дороге толстые журналы.
— Только бы они раньше вечера пить не начали, тогда все нормально, а маслята — не маслята, сохатый — не сохатый, а хоть в нормальном лесу погуляем, не изгаженном. — Татьяна пристально посмотрела на Артема. — Слушай, они только тебе спирт доверяют, как самому трезвому, ты не бери весь, а? Знаешь же как они раскладку считают, потом округляют, ясно в какую сторону, а потом у каждого второго заначка появляется.
Водку в лаборатории, указы — не указы, считали по научному, строго по методике, подписанной самим Кузьмичем и заверенной профоргом и парторгом, и неизменно висевшей над столом завлаба М. К. Семенова. Методика эта столь изящна, что достойна наиполнейшего освещения.
Сначала определялось базовое количество водки (в литрах), которое равнялось: чекушка на бабу, полушка на мужика. Полученное число (в литрах) округлялось вверх до ближайшего целого и переводилось в универсальные единицы, то есть в поллитры. Потом прибавлялась одна УЕ, то есть поллитра. Потом, но только если казалось маловато, прибавлялась еще одна универсальная единица. Но не больше. Полученное количество водки (в поллитрах) объявлялось расчетным и подлежало утверждению завлаба Семенова М. К.
Если бы на этом дело кончалось, то Татьяне Андревне Елисеевой было бы не о чем волноваться, но слушайте дальше.
Кузьмичу подавался список участников на предмет выявления «проглотов», и если таковые выявлялись, а они выявлялись всегда, он со вздохом сожаления, бурча себе под нос «Одних проглотов набрали, енать» добавлял (в поллитрах) одну «Семеновскую» единицу. Или, в особо тяжелых случаях, две «Семеновских». Но не больше. За подписью Кузьмича дело передавалось профоргу Сашке Багрову, который, учитывая профстаж производившего расчет, а также состояние души находящегося за соседним столом Кузьмича мог назначить профсоюзную поощрительную надбавку (в поллитрах) в одну единицу. Или, если Кузьмич слишком пристально глядел на Сашку, две поощрительных единицы. Но не больше. Завершал процедуру утверждения парторг замзав Виктор Иваныч, который не был обязан советоваться ни с беспартийным Кузьмичем, ни с остальными членами КПСС по причине их бабской малопонятливости в особо важном партийно-государственном вопросе. Виктор Иваныч имел право назначить (в поллитрах) одну единицу партрезерва. Или, во время обострения международной обстановки, две единицы партрезерва. Но не больше.
Считалось доказанным, что полученное в соответствии с методикой количество водки было необходимо и достаточно для успешного проведения мероприятия. Надо ли говорить, что гласность и демократия давно были в ходу, и руководящая тройка чутко прислушивалась к гласу народа, в положительную сторону, естес-сно. Было, было о чем волноваться ведущему инженеру милейшей Татьяне Андревне, «Ветерану труда» в сорок один год с распахнутым «Новым миром» или, на худой конец, «Невой» в верхнем ящике стола.