Ночь с открытыми глазами
Шрифт:
— Ну и ходы размашистые. А чего бегать за ними? Тех, кто здесь, вызывай, — опять вернулся на «ты» Леонид Михайлович, — а когда остальные вернутся…
— Рискованно, Леонид Михайлович: Цунин может узнать, примет все меры. Я хочу сам завтра лететь в Закаспийск.
— Что с тобой сделаешь… Кстати, комбинация с журналистом-разведчиком — на твоей совести, — проворчал Вишунов и добавил как бы полушутя: — Учти еще, сто тысяч твоих земляков не простят тебе, если ты лишишь нашу команду такого тренера. Понял?
…Обо всем, казалось, передумал, пока летел до Ашхабада, все варианты спокойно разобрал, а не отпускает тревога. Может
ЗАБЫТЫЙ ДЕСАНТ
Повесть
1
Последние минуты полета, предрассветные, Женя провела в полузабытье, когда и не спится, и не просыпается. Пришла в себя, почувствовав, что самолет делает крен. Сразу бросилась в глаза медно-розовая пустыня, которую пересекала… хорошо укатанная лыжня. Странно? Нет, она где-то читала, что люди уже научились ходить на лыжах и по песку. Потом оказалось, что там была все-таки не лыжня, а широкая двухколейная автомобильная дорога, с высоты похожая на лыжню.
Ан-24 сделал разворот, иллюминатор вызолотило только что взошедшее солнце. А потом — толчок, сопровождаемый глухим перестуком, последний взвой моторов и — внизу уже синеватые бетонные плиты аэродрома, припорошенные тем же розовым песком. Будя пассажиров, не успевших проснуться, проворковала проводница:
— Внимание, товарищи. Наш самолет произвел посадку в аэропорту города Окшайска. Температура воздуха в Окшайске плюс пять градусов. Убедительная просьба всем оставаться в креслах до полной остановки винтов и подачи трапа.
Женя осмотрелась. Ее сосед, пожилой мужчина, который от самой Москвы спал, завернувшись в плащ, — протирал глаза и, встретив ее взгляд, улыбнулся:
— Последний раз в эту пустыню лечу.
— Да? — вежливо переспросила Женя.
— Семью забираю — и в Москву насовсем. А вы отсюда?
— Нет, — ответила Женя. — Вы не подскажете, как добраться до гостиницы?
— До комбинатской или какой?
— А разве здесь… — Больше она не успела ничего сказать: салон зашумел, люди вставали с мест.
Когда, повесив на одно плечо рюкзак, спускалась по узенькому трапу, пришлось застегнуть на все пуговицы капроновую куртку, которую там, в подмосковном аэропорту? Быково, мать еле всучила ей. Ночь в Москве была жаркой, и Женя с отчаянием спрашивала: «Ну, что я с ней делать буду? Юг ведь…», на что мать, выйдя из себя, бросила: «Оставь в самолете, если мешает». Сейчас Женя вспомнила об этом разговоре, и ей захотелось заплакать.
А люди шли мимо нее, кто-то кого-то встречал, и со стороны приземистого аэровокзальчика доносилось, перебиваемое ветром:
— Продолжается регистрация билетов и оформление багажа на рейс… по маршруту Окшайск — Волгоград — Москва. Продолжается…
Второй раз в жизни она оказывалась далеко от Москвы. В прошлом году, летом, когда перешла в десятый класс, ездила по туристской путевке в Карелию. Но тогда, по крайней мере, с самого начала было ясно, что делать и куда идти, а теперь… «Не зря сумасшедшей в классе называли, — подумалось ей. — Устроила себе «командировочку», даже ни с кем не посоветовалась…»
Действительно, даже мать не знала о ее настоящих планах. Для нее дочь решила отдохнуть перед
…Не хватало еще, с самого начала беспомощность какая-то. Женя решительно вошла в вокзальчик и, облюбовав скамейку подальше от толпы, развязала рюкзак.
Сначала, как бывает всегда, попалось под руку не то, что сейчас надо: вырезка из многотиражной газеты московского завода, где в прошлом году проходила учебную практику. Первое опубликованное Женино стихотворение… «Другу-физику» называется.
Кто-то из рабочих с того завода на музыку переложил. Вроде «Пять ребят о любви поют…» Ездили вместе за город на массовку школьники и заводские парни и девчата и пели там, и не знали однокашники Жени, что это она сочинила. Потом, в школе, один из них подошел к ней — не тот, кого имела в виду в стихотворении, потому что т о т, как часто бывает в жизни, ни о чем не догадывался, — и, сделав круглые глаза, спросил:
— Так это твое? В самом деле?
— А что особенного? — стараясь быть равнодушной, пожала плечами Женя. А сейчас улыбнулась про себя: таким далеким, ушедшим в историю показалось ей это все.
Но где же… Она продолжала рыться в рюкзаке. А, вот. Ставшие уже хрупкими от времени листы бумаги с мелкими фиолетовыми буквами на машинке. Размашистым почерком от руки — заголовок в углу:
«В н и м а н и е, т а н к и! Фронтовая быль».
Шесть страниц, а к ним приколота бумажка с фамилией, странно звучащей для человека, который семнадцать лет прожил в Москве:
«Д ж а н и-з а д е».
Память тут же старательно подсказала Жене остальное: «Сергей Гассанович. Редакция газеты «Окшайская заря».
2
Все шло не так, как она самоуверенно планировала для себя в Москве.
Единственная работающая гостиница в этом городе оказалась «комбинатской», и в ней останавливались только приехавшие на нефтехимический комбинат. Маленький аэровокзал не работал ночью, закрывался, а железнодорожного вокзала в Окшайске не было, строился где-то далеко от города… Так что, едва стемнеет, встанет проблема — где ночевать.
Но пока об этом думать не хотелось. Оставив рюкзак в аэропорту в камере хранения, чтобы не таскаться с ним по городу, прихватив только сумочку, в которую затолкала и заветную рукопись, Женя вскочила в автобус — светлый, просторный, с огромными окнами, такой же, как в Москве. И тут обратила внимание, что ее куртка, зеленые брючки, кеды — все успело покрыться неизвестно откуда взявшимся песком, теперь уже белесым, а не розовым. Отряхнулась, смущенно поглядывая на пассажиров-соседей.
…Зыбучие «волны» пустыни подступали к самому шоссе, на их фоне оно выглядело совсем черным. Приближались к городу. Сначала Жене показалось, что его и нет: несколько трехэтажных зданий песчаного цвета, сбившихся в кучу и опутанных заборами и загородками, да еще множество длинношеих кранов, разбросанных тут и там, — вот и весь окшайский пейзаж. Но автобус прошел между этими зданиями, повернул — и город начал вырисовываться, светло-желтый цвет вокруг постепенно уступал место светло-зеленому, потом заголубело.