Ночь с открытыми глазами
Шрифт:
— Опознал случайно его близкий друг. Кто предвидел? Впрочем, я согласен, тут логики мало: если уж это, по Цунину, возмездие справедливой судьбы, так никакого камуфляжа не надо. Но в таких случаях думают больше не о логике, а о том, как лучше спрятать концы.
— А чужой плащ? Сама улика.
— Человека в зеленом свитере на шпалах могли бы издалека заметить. А насчет улики — опять же, кто бы подумал, что плащ чужой? И что от него осталось после того, как побывал под поездом? Я говорю, все учтено.
— Но ведь он был еще живой, когда на него наехали, — сказал Сергей. — Что же, его оглушили
— Предположений тут, Сергей, сколько угодно. Ты говоришь — логика. А жизнь подсовывает нечто неуклюжее, с точки зрения этой самой логики. Тот же Нэмир — почему он решил уйти из «Экспресса»? Борисов его переманивал в команду высшей лиги, но она там еле держится, ей пророчат на будущий год первую лигу — потому, собственно, и подыскивают чужие таланты, свежую кровь. А «Экспресс», наоборот, наверняка попадет в высшую. Где лучше перспектива? Что еще могло его соблазнить? Он неплохо жил здесь, и там тоже не столица… Все не то. Как бы мне пригодился человек, который побольше знает об «Экспрессе», людях, взаимоотношениях, свой человек там…
— Разведчик в лагере противника?
— А что ты хочешь? Раз Владимир Алексеевич выставляет такие «ежи», ничего не остается, как идти в обход, чтобы его не беспокоить… Многое мне страшно любопытно в этом «Экспрессе». Например, там играл такой Паша Сорокин. Жена его — помнишь, конечно, Тамару Сорокину, бегунью, нашу гордость, третьей в Союзе была. Так вот, в прошлом году она тихо уехала из нашего города, муженек тоже, и, говорят, в разные стороны — разошлись они. Она сейчас в Ташкенте, городе хлебном, он неизвестно где. Но когда я первый раз пришел к футболистам по нэмировскому делу, стал их спрашивать, ребята переглянулись, и один, помню, сказал: «Нэмир вроде Паши Сорокина». Говорю, своего человека бы там иметь, чтобы можно было без всякого «беспокойства»… Пойдем, хозяйка твоя заждалась.
Чай пили молча. Уже вставая из-за стола, Сергей сказал, как бы про себя:
— А к ним во вторую команду на тренировку все желающие могут приходить…
— Ты о чем? — удивленно поднял брови Могилев.
— Таш, — повернулся к жене Сергей, — я говорил тебе или нет, что я неплохо играл в футбол за свой листопрокатный?..
ГЛАВА 5
Закаспийские островерхие горы не умеют, как наши, растворяться в ночи, все время их можно разглядеть на небосклоне. Зубцы кажутся выше звездной сыпи. Вот вынырнули с той стороны перевала еще звезды — красная, зеленая — быстро набирал высоту АН-24… Не ощущает ли он себя в это время ракетой, чей старт — в иные миры?
Автобус, прежде чем отправиться в Закаспийск-2, кружил по старому городу. Народу прибавлялось. Взобралась молодая компания с гитарами и недопетой песней. Я оглянулся на шумливые голоса и вдруг увидел, что на одном из задних сидений разлегся в запачканном пиджаке «душой нараспашку» и дремлет наш Славка Косинов. Как он оказался в автобусе, я не заметил.
Пока раздумывал, не шмыгнуть ли в открытую еще дверь — такая встреча вовсе не входила в мои планы — Славка зашевелился, хлопнул себя по лбу и посмотрел на меня.
— Сергей! О, ты тоже здесь! — Конечно, он начал протискиваться
— Ты куда едешь? — подмигнул он. — Деловое свидание под закаспийской луной?
Я помедлил, думая больше о том, как теперь отвязаться от него. Будто нарочно!..
— А ты куда? — спросил я.
— О, у меня…
Он не договорил. Я заметил, что он не так уж пьянехонек. Есть люди, на которых эти «градусы» моментально накатывают и столь же быстро отходят.
— Большое дело? — спрашивал я.
— О, еще бы…
— А что скажешь завтра Владимиру Алексеевичу?
— Владимиру Алексеевичу… — он странно, как будто изучающе, посмотрел на меня. — Ты где выходишь?
— На следующей, — сказал я первое, что пришло в голову. Он сунулся к окну:
— О, живет твоя отрада… Горы кругом. Ты не ошибся? — Опять странный взгляд.
— Третий участок! Третий! — громко объявила, между тем, кондукторша.
— Да, я сейчас выхожу. — Я поднялся. — А ты-то чего встаешь?
— Я тоже сейчас выхожу. — Он отвернулся.
Что-то «не совсем», хотя я не допускал мысли, что Славка… Но обратного хода не было, и я пробирался к двери, совершенно не представляя себе, что это за третий участок.
Автобус, завывая, трудолюбиво лез в гору, потом его сильно тряхнуло — отовсюду послышались женские «охи» — и мотор с песней облегчения потянул под уклон. Все это время за стеклами я различал только огромные камни.
Но вот дверь открылась, и я — ничего не сделаешь — спрыгнул на придорожную щебенку. Прошло с полминуты, прежде чем вслед за мной вылез раскрасневшийся Славка. И больше никого…
Здесь, где мы вышли, как раз кончался горный проход. Впереди, внизу, лежал аккуратный, расцвеченный Закаспийск-2; дома с огоньками напоминали выложенные одна к другой стоймя косточки домино. Ночь посылала кому-то позывные негромкими, короткими гудками.
— Куда теперь? — спросил Славка резким, чеканным голосом, какого я у него никогда не слышал. — Будь другом, посиди со мной на скамеечке. — Он показал большой гладкий камень, отшлифованный, должно быть, многочисленными пассажирами, в разные времена ожидавшими здесь. — Мне хочется с тобой поговорить.
— А как же твое дело? — Я изо всех сил старался быть спокойным.
— Мое дело — это мое дело. Поговорим…
ГЛАВА 6
На второй минуте сегодняшнего матча я оказался с мячом в самой штрафной площадке закаспийского «Сейнера». Футболисты иногда говорят: «Когда у тебя мяч, вокруг все друзья». Смысл темноват, но, конечно, в такой момент тренер и товарищи по команде готовы простить тебе все обиды и прегрешения, возвеличить, ты стал волшебником, держишь в руках жизнь… Но этот миг проходит, как неожиданное счастье свободного падения, — а потом, после матча, слушай Наставника, он аккуратно разложит по полочкам твой порыв и прорыв. Поставит диагноз: у тебя окажется или «слабое видение поля», или «недостаточное чувство коллективизма» (это если решил сам ударить по воротам вместо того, чтобы пасовать товарищу, которому, по мнению тренера, было удобнее), или еще что. Каждый из таких недугов наказуем.