Ночь умирает с рассветом
Шрифт:
В избу вошла Фрося.
— Я молоко в кладовке оставила.
— Ладно, Фросенька, спасибо. Идите, подружки. Возьмите Коленьку, пусть его докторша посмотрит. Я мигом прибегу. Как этот уехал, ничего не успела...
— Он куда уехал-то?
— Коротких? В тайгу, траву посмотреть. Сена хотел подкосить.
— А куда, в какое место подался?
— Не знаю. Вчера Семен приходил, спрашивал, а я не знаю...
— Когда вернется?
— Вернется... Посмотрит и вернется. Приспичило ему. Ну, три
— Мы тебе пособим.
— Не надо, не надо... Я все сама. Коленьку возьмите. — Она подошла к люльке. — Я его поцелую. Вот я тебя поцелую. Расти, Коленька, здоровый, большой, счастливый. Вот я тебя еще поцелую. Не будешь ты помнить, как мама тебя целовала...
Она протянула сынишку Лукерье.
— Твоему Егорушке дружок вырастет.
По лицу у нее потекли слезы.
— Идите, девушки, спасибо вам. Идите, я прибегу.
Лукерья и Фрося вышли от Антониды с ребенком.
— Точно в беспамятстве она, — задумчиво проговорила Лукерья.
— Ничего про Коротких не знает.
— Тревожно чего-то... Какой беды не сотворила бы...
Коленьку передали тетке Катерине, Леля сбегала за Машей Беловой. Ребенка перевязали тепленьким, уложили.
— Пойдем-ка, Фрося, поглядим, как там наши кооператоры...
Нефед не открывал свою торговлю. Ему хотелось поглядеть, какие товары в новой лавке, узнать цены, послушать, что говорят люди. Идти же не решался, охота ли слушать насмешки...
В лавке было полно народу — покупали, правда, мало, но приценялись, шумели, спорили.
— Аршинного товару без выбору. Одна далемба.
— Буряты пронюхают, живо раскупят. На халаты.
— Вроде дешевле, чем у Нефеда.
— Куды там...
Продавец Саша прибил к стене дощечку: «Цены без запроса».
— Это чего такое? — спросила пожилая женщина.
— А такое, что торговаться нельзя. Сколько запросит, столько и плати — не уступит.
— Пошто так? Запросом торг стоит.
— Проси много, бери, что дают.
— У купца своя цена, у покупателя другая.
— Нам такое дело не корыстно. Ишь, плати, сколько стребует... Нам с такой торговлишки прибытки не прытки.
Никто не хотел понять, что это за порядок, когда нельзя поторговаться.
— Базар цену скажет.
— По товару деньги.
— Не, лучше уж к Нефеду. У него и не купишь, так натешишься... — сердито проговорил дед в подшитых валенках — он и летом их не сменял: ноги болят. — С Нефедом до поту накричишься, за каждую копейку горой стоит. Он дорожится, а я цену сбиваю. То-то забава. Коли уступит, можно и купить, когда деньги есть. Домой придешь, подсчитаешь, ах ты, сукин сын Нефед, опять облапошил...
Когда в лавку пришли Лукерья и Фрося, мужики и бабы горячо убеждали приказчика:
— Да ты чуток накинь на товары, ну,
Каждого в отдельности не убедишь, не переспоришь... Выходило, что надо на сходке разъяснить выгоды новой торговли.
Лукерья и Фрося вернулись домой. Маленький Колька снова поднял крик — видно, проголодался...
— Пойдем к ней, — предложила Фрося, — заработалась баба.
Дверь в Антонидину избу была заперта изнутри на заложку. Сначала постучали тихо, никто не отозвался. Скоро Лукерья и Фрося принялись греметь в дверь ногами, стучать в стекла, громко звать Антониду. В избе было тихо. Лукерья приловчилась, распахнула окно. В нос ударил сладкий угарный дух...
— Фрося! Угорела она! — крикнула Лукерья. — Руки на себя наложила! Полезем... Подсади.
Они влезли в окно. В комнате никого не было... Антониду нашли возле двери: хотела, видно, выбраться на свежий воздух, да не хватило сил, упала. Ее вытащили на крыльцо, сбегали за Машей.
Антонида трудно приходила в себя, не могла открыть глаза, шептала только: «Звон, звон, звон...» У нее гудело в ушах.
В комнате нашли записку: «Лучше умереть, чем такая жизнь. Не могу больше. Все знала и не смела сказать. Когда пришла в ревком, вы слушать меня не захотели. В Троицкосавске Коротких убивал людей, сразу шестерых повесил, даже девушку. Фельдшер Машков все расскажет. И оружие под колокольней — дело Коротких, он у меня брал ключ от подвала. Отец мой без вины попал в тюрьму. Я сама загубила свою жизнь. Не бросайте Коленьку, безвинного младенца. Прощайте. Антонида».
Вечером Нефед пришел к продавцу Саше домой, с порога заболтал языком:
— Здорово, кум-удалец, торговый молодец. Приехал к торгу Роман, привез денег полный карман. Торговать — не горевать...
Саша не знал Нефеда, первый раз свиделись. Фома Семушкин строго высказал:
— А ты, Нефед, того... С какой радости?
Нефед заулыбался.
— Со всех верных примет: правая ладошка чешется, знать к прибыли. В носу свербит: радоваться, а то и еще рюмашку хватить. Правый глаз зудится — на тебя, на любого, глядеть.
— Трепло ты, Нефед, — рассердился Фома. — Балалайка.
— Балалайка и есть! — обрадовался Нефед. — Душа песни поет...
— А рука деньги гребет, — складно отрубил Фома.
Нефед недобрительно покачал головой, вытащил из кармана бутылку.
— Дорогому красному купцу мое угощение. Подавай, Фома, стаканы.
Фома не знал как быть: то ли сразу вытурить Нефеда, то ли послушать, какой поведет разговор. Все же поставил на стол стаканы, вареную картошку, соль.
— Я не стану, — решительно отказался Саша. — В рот не беру.