Ночь в Новом Орлеане

Фрай Извас

И в тот момент я точно знал: будь, что будет и все ровно, что будет! Пока это «что-то» происходит, что «будет» отходит на задний план.

То есть, я решил, что раз уж я такой лакомый кусочек для неприятностей, тогда пусть они сами придут ко мне, а я пока буду просто лежать и ждать их. Что ж, посмотрим, что будет дальше.

И в этот момент в комнату постучали. А я, совсем не удивившись стуку, сказал:

– Ну, посмотрим. Входите…

Джесс и Лида в это время мирно попивали чай, а Джесс даже без алкоголя, что бывало крайне редко. Они о чем-то

задумчиво и уверенно разговаривали, но при этом несли такой бред, что сами не понимали, о чём они размышляют. Видимо, это были лишь жалкие попытки забыть. Забыть то, что они пережили за этот день. Но не справившись, резко сменили тему.

– И всё-таки, что произошло? – спросила Лида.

– Ты про енота в мундире?

– Нет. О том, что произошло сегодня.

– Сначала, он спас нам жизни, проводил до дома, а затем нашептал мне на ухо, что я валькирия.

– А мне нашептал, что я банши.

– Разве?

– Не знаю. Как можно быть в хоть чем-то уверенным?!

– И каковы ощущения?

– В смысле?

– Когда он сказал мне, что я валькирия, поначалу, я перепугалась. Но потом вспомнила, что всю свою сознательную и бессознательную жизни именно этого и хотела.

– Быть валькирией?

– Нет. Быть чем-то большим. Что бы отличалось от других. Но самое страшное, что я и ощущала себя валькирией. Я поднялась выше людских домов и смотрела на них с высоты облаков. А потом жизнь вернула меня обратно, и это было хуже смерти. Но я не плакала. Самые болезненные события никогда не сопровождаются слезами. Они сопровождаются дорожкой из осколков души. Только так. Но теперь, ощутив на своем теле, какого это падать с трехкилометровой высоты, я могу по-настоящему оценить эти чувсвта.

Лида наклонила голову над своей кружкой. На несколько минут воцарилась тишина и она была громче самого пронизывающего крика. Только маятник часов, напоминая о времени, разрывал оковы тишины. Но Лида нарушила молчание.

– Я чувствовала тоже самое. Теперь, я понимаю, почему я бросила все и отправилась на запад. В поисках своей судьбы. В поддержку жалкой мечты.

– Все мечты жалкие, но ни одна из не лишена смысла, запускающего нашу жизнь. И ты ведь добилась, чего хотела?

– Да, но…

– Что «но»?

– Я боюсь будущего.

– А разве не плевать? В сумочке у меня лежит нож. Если я прислоню его к твоему горло и перережу сонную артерию? Если у тебя будут, лишь две минуты, пока вся кровь не вытечет, если все доктора мира, вместе взятые, не смогут спасти тебя, ты будешь бояться смерти? Нет. Те, кто обречены на смерть, её больше не страшатся. Но если есть больше, чем несколько минут на полу, в лужи крови, то есть смысл идти вперед. Выстоять и встретить смерть, не страшась её.

Чарли в это время ни о чем не думала. В отличие от нас троих, буйных, волнительных, Чарли, хоть и казалась похожей на нас, а вне некоторых вещах, даже копировала нас, но это была лишь внешняя защита от суеты мира. В глубине души, Чарли может понять, разве что, только

сама Чарли. В своё время, господин Чайковский сказал: «дайте мне людей, не надо кукол». Ну вот, сударь, на серебряном блюдечке получайте людей, которые сошли с ума. А Чарли заботили лишь абстрактные вещи, не имеющие особой связи с реальностью. Из материальных проблем, единственной ее настоящей заботой была готовка еды. Но разве можно назвать это особой заботой, если я только ужинаю дома? Ведь прошло столько лет, а до сих пор не разобрался в ней до конца. Может, дело во мне самом?

Она смотрела, как я ем и мечтаю о шаурме, хоть и всячески скрывал это, нахваливая её стряпню. А она смотрела на меня и понимала, что её парень – бессовестный лжец. Но ведь мы не женаты. Так что ещё рано… Но её радовал тот факт, что я страдал, но продолжал есть. Садист, что еще можно сказать? Или человек, который просто знает, что его любят. Не женятся, но любят. Вот такой уж я, несерьёзный, хоть и всегда пытался строить из себя интеллектуала. Ну разве не идиотизм? Но оскорблять себя – это плохо, поэтому воздержусь от дальнейшей самокритики.

Вдоволь напившись ночным чаем, обе наши взбудораженные парочки легли спать, ибо в чае растворяются все проблемы и просыпается любовь даже к самой отвратительной твари. Алкоголь здесь не причем.

Говорят, что миром правят жаворонки. Чепуха! Все мы, ночные совы, именно мы вращаем этот мир. Все гении – совы. Потому что ночью, когда просыпаются мечты, все только начинается. А в особенности и чудеса.

Сергей был просто в ярости. Слабая душа, что сказать. Он был не доволен, почему добро всегда проигрывает злу? Почему все не так, как в старых, добрых, детских сказках, где всё наоборот?

– Потому что мы живем не в сказке, а в реальном мире, так что, просто расслабься. И вообще, чего ты паришься? – спросил мастер, совращающий души, властелин музыки и вина.

– Чего я парюсь? Алкаш, да ты, видимо, вообще страх потерял!

– Я тебя не боюсь.

На это Сергей уже не ответил. Он просто развернулся и медленно зашагал от него. Он был тем, на ком, практически и стоял мир. Пятый архангел. Он был тем, кто помнил, когда тысячи богов вместе сражались против мирового зла, и каждый раз оно отступало. Но времена меняются. И только в си-минорной тональности будет сыграна их судьба.

– Зло, как никогда, стало сильным, – начал Сергей, – скоро, у них хватит смелости бросить вызов нам.

– Ну, это вряд ли, – спокойно ответил его собеседник.

– Вчера, даже я был спокоен по этому поводу, но в Новом Орлеане, как говорят, видели Его.

– Кого?

– Некроманта.

Дионис поперхнулся водой, которую взял в руки.

– С такими вещами не шутят!

– Я не шучу.

– В последний раз мы видели его только в четырнадцатом веке. Сколько тогда он нанес хлопот.