Ночная

Ахметова Елена

До меня как-то медленно, очень неспешно начало доходить, что я сижу, по привычке подобрав под себя босые ноги, на одной кровати с внуком короля, да еще торгуюсь с ним за чужую зарплату. Но подхватываться и кланяться было поздновато, так что я ограничилась тем, что по-детски залилась краской и ляпнула:

– А почему вы только лейтенант?

А Рэвен еще и не смутился ни на мгновение и честно ответил:

– Потому что мой отец — бастард.

Если бы я не покраснела заранее, то проделала бы этот трюк сейчас. Правда, уже не от смущения, а от неуместного восторга.

Сыновья того самого Ирейского Носорога,

раскрывшего ни много ни мало четыре заговора против королевской семьи! Вживую, передо мной! А один — даже на той же кровати…

– Судя по всему, тебе это о чем-то говорит, — страдальчески вздохнул Раинер, вклиниваясь в несвязный поток моего восторженного сознания.

– Папа — достаточно известная личность, — беспечно отозвался лейтенант. — Но это очень долгая история, а день был утомительным. Как вы смотрите на завтрак где-нибудь в городе? Вам будет полезно выбраться и своими глазами увидеть Нальму, а Эйвери, должно быть, любопытно, что успело измениться.

Да не то слово! Только вот одна ложка дегтя никак не позволяла о себе забыть.

– А нам позволено покидать здание? — подозрительно уточнила я.

– Только с сопровождением, — ввернул Оберон, не сводя глаз с насторожившегося храмовника. — Но, к счастью, мы с Рэвеном вполне можем его заменить.

– О решении начальства будет известно, в лучшем случае, к вечеру, — улыбнулся Рэвен. — Так что скажете насчет прогулки?

Я согласилась с энтузиазмом. Раинер — кажется, только потому, что согласилась я, очень неохотно. И, как обычно, оказался прав.

– Отлично, — кивнул лейтенант и злодейски добавил: — Тогда мы зайдем около семи утра.

И ушел, оставив меня мученически смотреть на часы и гадать: он вообще спит когда-нибудь?

Зато хронический недосып его брата получил отличное объяснение…

* * *

Привычный к долгим ночным бдениям организм яростно сопротивлялся сначала попыткам уснуть пораньше, потом — проснуться вовремя. Два года в трущобах сделали мой сон нервным и чутким, но даже они спасовали перед необходимостью встать в половину седьмого.

В итоге меня разбудил Раинер, которого лейтенанты добросовестно проводили до моей комнаты и коварно впихнули внутрь, воспользовавшись мастер-ключом. Сам храмовник был раздражающе свеж и бодр: в храме на утреннюю молитву вставали и того раньше, а на мои прогулы смотрели сквозь пальцы. Настоятеля более чем устраивало, что последователи не отвлекаются на единственную девицу в самом сердце Собора, так что мне было позволено дрыхнуть, сколько хочется.

Увы, отечественные порядки были куда жестче. Лейтенантам предстояло выгулять подопечных и явиться на службу вовремя — а потому мои шансы спрятать голову под подушку и доспать, и без того не слишком-то высокие, устремились к нулю.

Раинер использовал самую действенную и безжалостную методу: приподнял меня за плечи — и отпустил, позволив силе тяжести завершить побудку за него. Ощущение падения взбодрило так, как не смогло бы даже ведро холодной воды, опрокинутое мне на голову — хотя, проморгавшись и спросонья обругав храмовника не на том языке, я обнаружила, что сам он критически близок к тому, чтобы использовать-таки еще и ведро.

– Уже? — жалобно простонала я, не спеша выбираться из-под одеяла.

– Одевайся, — пробурчал Раинер и ретировался, не поддаваясь

на провокации.

Судя по взрыву хохота в коридоре, переводом моей утренней тирады он предпочел поинтересоваться у братьев Гейб — и правильно сделал. Лично я бы переводить точно постеснялась. Рэвен же, судя по тому, какое выражение лица было у Раинера, когда я высунулась из комнаты, объяснил все подробнейшим образом, а то еще и от себя добавил.

Уважительно «выкать» людям, из-за которых тебя разбудили ни свет ни заря, и разводить прочие политесы оказалось слишком сложным для моего утреннего автопилота, но Рэвен на мои оплошности в речи благовоспитанно не обратил внимания — а потом и сам перешел на «ты», как-то удивительно легко и ненавязчиво. Общение с Обероном здорово облегчило внезапно нахлынувшее сочувствие и взаимопонимание: лейтенант был изрядно помят и щеголял такими синяками под глазами, что его худое лицо в переплетениях сумрачных теней напоминало маску черепа, добросовестно сооруженную из папье-маше. Поскольку сама я выглядела точно так же, мы с Раинером быстро поделили собеседников по необходимой нам степени бодрости и из здания штаб-квартиры вышли уже парами.

Рэвен с храмовником вырвались на пару шагов вперед. Мы с Обероном, напротив, чуть поотстали, вяло перебирая ногами, и шли с прикрытыми глазами, ориентируясь на голос Рэвена, самоотверженно взявшего на себя роль экскурсовода.

А вот реакция Раинера заставила меня потихоньку проснуться.

Его не напрягал ни незнакомый город, ни необходимость следовать точно за сопровождающим, ни толпы народа, спешащего на работу. Он не бросался петь боевые литании на Спиральные фонтаны, главную достопримечательность столицы, совершенно спокойно отреагировал на телепортационные арки по краям главной площади Облачного района, а на систему перепускных труб, отводящих горные речушки от построенных на скалах зданий, смотрел с умеренным интересом заядлого туриста.

Рэвен тоже заметил храмовничьи странности, но пока просто продолжал экскурсию, уверенно выводя всю компанию за пределы торговых улочек, в рабочие кварталы. Логично: в Облачном районе вряд ли нашлись бы круглосуточные заведения. Те, кому приходилось дежурить ночами, обычно жили ниже.

Что лейтенант определенно не собирался поступаться качеством своего завтрака ради его переноса на раннее время, стало понятно еще за пару домов до нужного. Пахло до того упоительно, что даже мой желудок, не слишком обрадованный возвращению к ирейской пище со всеми ее консервантами и добавками, по-волчьи взвыл и решительно перебрался на сторону патриотов.

Виранийский кофе со жгучей смесью специй и свежая выпечка.

Этому маленькому семейному ресторанчику, по совести, даже вывеска была не слишком-то нужна. Раинер резко утратил интерес к экскурсии, благо Рэвен уже не горел желанием ее продолжать, а мы с Обероном приободрились и внезапно обнаружили интерес к жизни — по крайней мере, к одному из ее аспектов.

Лейтенанты, похоже, забредали сюда регулярно: примечательно усатый хозяин поздоровался с ними, как с родными, и безо всяких вопросов загудел кофемолкой, а симпатичная пухленькая девушка — должно быть, его дочь, сразу сообщила, что свежая партия булочек с корицей будет через пару минут. Рэвен тут же клятвенно пообещал съесть, по меньшей мере, половину — «и, пожалуй, слона».