Ночная

Ахметова Елена

Раинер забыл вознаградить меня тычком за внезапный вопль, и реакцию на него пришлось изображать без помощи второго актера, но, кажется, моих потуг никто не оценил: часовые на воротах, наконец, рассмотрели, кого впустили к себе во двор. После этого храмовника с сомнительной девицей они разглядели куда быстрее, да и вопили куда как громко.

Раинер без единого сомнения перебросил меня через плечо и побежал к замку. Первый же его шаг выбил весь воздух из легких, и я зажмурилась и вцепилась связанными руками в ленту десятника, молясь, чтобы он поскорее добрался до ворот и сбросил свою «добычу» на землю.

Веревки,

и без того не слишком-то тщательно затянутые, от тряски сдались первыми, и в пыль замкового двора я рухнула уже свободной. Раинер не смотрел в мою сторону, сразу раскрыв молитвенник и затянув знакомую литанию — да и остальных зрителей вряд ли волновала какая-то живая оборванка, когда посреди графских владений разгуливал мертвый епископ!

Что это вовсе не Арман, а какой-то старик с одутловатым лицом, стало ясно уже через пару секунд, когда с него слетела наскоро состряпанная Рэвеном иллюзия. Когда мы проверяли, успею ли я вскочить на ноги, пока храмовник поет, все было куда как медленнее…

Но секундного замешательства, пока часовые с недоумением разглядывали мертвеца, мне все-таки хватило. Я сбросила веревки и припустила по знакомой тропинке: мимо кустов шиповника к кухонной двери.

Самый скользкий момент: если кухню запирают на ночь, если там обнаружится кто-то посерьезнее кухарки и пары поварят, если тревогу поднимут раньше, чем часовые догадаются, куда я направилась… десятки «если», на которые я ни за что не подписалась бы, если бы не критическая нехватка времени. Теперь оставалось только уповать на то, что Рэвен сумеет уловить момент, пока Раинер молчит в тряпочку и изображает шок, и проскочить в замок следом за нами, прикрывшись заклинанием невидимости.

Потому что если он не справится, затея станет самоубийственной.

Кухонная дверь поддалась без труда. Я схватила подвернувшийся под руку черпак и запустила в кухарку. Та его легко поймала, но упустила момент, когда я пролетела мимо и выскочила в коридор. Это не помешало доброй женщине поднять крик, и промчавшиеся через кухню гвардейцы с храмовником во главе только повысили градус ее негодования.

Счет пошел на секунды.

Требовалось не только обозначить направление — к лестнице, наверх, — но еще и попасться не выглянувшей навстречу прислуге и не гвардейцам, а Раинеру лично. Я прошмыгнула мимо выглянувшего в коридор поваренка (этот вопил громче кухарки и гвардейцев, вместе взятых), увернулась от сонного лакея, протянувшего ко мне руки на манер достопамятного зомби…

А вот раздраженная прачка, высунувшаяся откуда-то из хозяйственной пристройки, оказалась куда мудрее (или нет?) и попросту выплеснула мне под ноги полный таз мыльной воды. Я предсказуемо поскользнулась, от неожиданности помянув прачкину мать по-ирейски, но за громом гвардейских ругательств ляпсус прошел незамеченным. Раинер сосредоточенно молчал. Опрометчиво оглянувшись перед поворотом коридора, я даже поняла, почему: трое преследовавших меня гвардейцев с разъяренными воплями пытались вызволить форменные сапоги изо льда, заполнившего коридор. Избежать ловушки удалось только храмовнику и одному чрезвычайно удачливому, но крайне недовольному лакею.

Что ж, по крайней мере, Рэвен точно прорвался следом.

Обнаружившуюся за поворотом женщину в форме прислуги я бесчестным образом толкнула прямиком в объятия лакея (авось теперь не будет

таким недовольным). Он предсказуемо поотстал, а я воспользовалась моментом, чтобы выскочить на лестницу…

Увы, граф учел прошлые ошибки, и дверь на хозяйский этаж оказалась заперта. Впрочем, к этому моменту я уже едва дышала и прямо-таки мечтала, чтобы меня, наконец, поймали и можно было больше не бегать, так что без особых сожалений сдалась Раинеру.

Храмовник сосредоточенно кивнул мне и набросил на запястья новую веревку — так же легко и ненадежно, как и предыдущую, исключительно для благодарных зрителей, заполонивших лестничный пролет.

Для них же был разыгран и следующий акт: запертая дверь издала душераздирающий скрежет и распахнулась сама собой. Раинер уставился на нее, выжидая, и заговорил только несколько секунд спустя:

– Доложите графу, что произошло, — сквозь зубы процедил он и демонстративно дернул за конец веревки, не столько затягивая узел, сколько заставляя меня приподнять связанные руки — для самых придирчивых театральных критиков. — Ведьма зачем-то пыталась прорваться наверх…

Судя по удрученным физиономиям в стане противника, прислуга отдала должное нашим актерским талантам и предпочла бы, чтобы комедию и дальше ломали мы сами. Но, увы, взмокших десятников, не говоря уже о ведьмах, посреди ночи в покои графа не впускали…

* * *

Разбуженный среди ночи граф метал громы и молнии.

Камердинер (то ли надоевший всем до чертиков, то ли просто единственный, кто имел право заглянуть в покои Его Сиятельства без предупреждения) вылетел в коридор, выпучив глаза и тяжело дыша. О захлопнувшуюся за ним дверь что-то громко звякнуло и, судя по звуку, разлетелось на осколки. Пожилой слуга поежился, но, оценив количество устремленных на него взглядов, откашлялся и все-таки зашел обратно.

Его Сиятельство Маркель Огастин, граф Патрисийский, изволил пригласить отважного храмовника на личную беседу всего-то через час. «Отважный храмовник» не преминул немедленно возгордиться оказанной честью и упереться рогом, отказавшись упускать «проклятую ведьму» из виду.

Благодаря его упрямству я оказалась-таки в одной комнате с графом. Правда, на полу, связанная и с кляпом во рту, что сводило все преимущества аристократической гостиной на нет. Но, по крайней мере, я смогла лично убедиться, что менестрель из Раинера наверняка был весьма и весьма хорош. Заливаться соловьем храмовник умел, как никто другой. А натренированная мимика и невыносимо честный и внимательный взгляд шли бонусом.

Я даже в чем-то посочувствовала графу.

Раинер был неподражаем. Он рассыпался в извинениях, убеждал, что никогда не посмел бы нарушить покой высокопоставленной персоны (слышал бы Рэвен!), если бы не страх за репутацию храма и доброе имя самого епископа. Ведь «проклятая ведьма» (здесь следовал испепеляющий взгляд под ноги) воспользовалась именно его ликом, чтобы посеять смуту в рядах доблестной стражи!

Слышала бы стража…

Зато граф, узнав о направлении, в котором побежала «проклятая ведьма» (еще немного, и я начну на это откликаться), тотчас обеспокоился и прервал все многословные политесы, приказав вытащить кляп. Раинер не преминул мягко выразить опасение за Его Сиятельство, но получил втык («А ты-то тут для чего, по-твоему?») и повиновался.