Ночная
Шрифт:
Нужно было уносить ноги.
Вместо этого я обреченно выругалась и всем телом бросилась на свинцовую стену, отделяющую меня от Раинера и Армана. Она загудела низко-низко, на границе восприятия — и в тот момент, когда я уже уверилась, что сейчас смогу прорваться, безжалостно оттолкнула меня назад.
Я не удержалась на ногах и до темноты перед глазами треснулась затылком о деревянный пол — и ощущение режущей боли в руке пришло с опозданием. Я попыталась сесть, чтобы рассмотреть, что случилось, и взвыла.
В ладони торчал осколок стекла. Падая, я разбила
Туман клубился вокруг капелек крови, сгущался, будто пытаясь слизнуть их с деревянных досок и остро поблескивающих кромок стекла. Горлышко валялось отдельно от бутылки; бумажка, привязанная к нему, окрасилась в алый, и чернильная надпись расплылась — но в белесом мерцании я еще успела разобрать исчезающие буквы и вздрогнула, не удержав вскрик.
«Раинер из Куасселя».
Черт подери, а ведь я думала, что бокоров может быть больше, чем два!
Только вот рот следовало держать на замке. Когда я, опомнившись, заткнулась, в доме гремел только один голос.
Высокий и громкий, отлично натренированный храмовым хором и привычный к совершенно иной акустике.
– Раинер, — почти беззвучно просипела я и села, позабыв про израненную ладонь.
В сгустившемся тумане не было видно дальше вытянутой руки, но хозяину дома это ничуть не мешало. Пинок пришелся точно на ребра — и я тотчас инстинктивно согнулась, закрывая уязвимый живот, обхватив ладонями голову. Епископа такое положение вещей, очевидно, не устроило — вместо второго удара меня накрыла адская боль. Его Святейшество изволило поднять мою голову за волосы и брезгливо повертеть из стороны в сторону.
Я вцепилась в его запястья, пытаясь хоть немного ослабить натяжение. От боли перед глазами плавали мушки и звенело в ушах, я совершенно ничего не соображала и не слышала даже, что он говорит — а стоило, наверное, прислушаться, потому что епископ отшвырнул меня на пол, прямо на осколки. Я едва успела выставить вперед руки, чтобы не влететь в них лицом, и снова взвыла.
Так страшно мне не было даже в первый день на Тангарре. Тогда я боялась только за себя.
Раинер не подавал признаков жизни. Из-за тумана и темноты перед глазами я не видела, что с ним, и могла только безостановочно твердить его имя, как та паникующая женщина внизу звала своего мужа, слепо надеясь, что сейчас он все-таки откликнется. Замолчать меня заставил только еще один удар по ребрам, отбросивший меня к двери в холл.
Свинцовой стены, перегораживающей проход, уже не было. Туман постепенно оседал, вырисовывая уже знакомые очертания круга посреди холла.
Раинер стоял в нем в той же позе. С пола я видела только, как дрожат от напряжения его мышцы — словно он пытался обернуться и никак не мог, как застывшая в янтаре мошка.
Живой.
– Вставай.
От нахлынувшего облегчения я даже не сразу поняла, что обращаются ко мне, но пинок по почкам быстро расставил все по своим местам.
Уроки тангаррских улиц подсказывали, что чем скорее я подчинюсь, тем целее буду. Я поднялась на ноги, охнув от боли, прострелившей плечо и грудь, и ссутулилась,
– Шагай вниз. Живо.
Епископ приказывал ровным, скучающим голосом, но в нем так ясно слышалась угроза, что я не рискнула даже обернуться, чтобы напоследок взглянуть на Раинера.
– Стой.
Я замерла и зажмурилась, пока он деловито сдирал с меня рубаху, твердя про себя, как мантру: обеты-обеты-обеты, он ничего не сделает…
И точно: «коготки» в рукавах епископа интересовали куда больше моих прелестей, кое-как обернутых саваном.
– Вперед, — сухо скомандовал Арман, избавив меня от оружия, и придал ускорения тычком в спину.
Я послушно двинулась в указанном направлении, уже догадываясь о конечной цели. В углу коридора на черной половине дома зияла распахнутая крышка люка в погреб.
Не успела я подумать, как странно, что мы с Раинером не заметили ее сразу, как епископ за моей спиной выругался так, что дал бы сто очков вперед Рэвену с его нецензурными пассажами, и бросился вперед, оттолкнув меня к стене. Я приложилась плечом и дальнейшие возмущения Армана слушала уже с нескрываемым удовольствием — хоть и не догадывалась об их причине.
Пока эта причина, бесшумно вынырнув из кухни, не приложила епископа сковородой по затылку. Арман без единого звука закатил глаза — и ухнул вниз.
Леди Эмори с чувством захлопнула за ним крышку и водрузила сверху сковороду, как флаг на покоренную крепость.
Ко мне принцесса обернулась с безукоризненно нейтральным выражением лица и идеальной осанкой — хоть сейчас на пропагандистский плакат снимай. Как раз получится сюжет на актуальную тему о дипломатических отношениях с Тангаррой и спасении граждан Ирейи, попавших в неприятности.
И о международной выдаче преступников.
Даже сейчас, когда я не чувствовала магии, тонкие браслеты на руках принцессы выглядели страшно. Уродливо. Нежная кожа под ними воспалилась, и от запястья к пальцам спускался отек.
Даже на детей с неразвитым еще даром блокираторы не надевались дольше, чем на несколько часов. Двое с лишним суток на дипломированном маге были однозначным перебором — но Эмори, как ни странно, волновало вовсе не это.
– Признаться, я в некоторой растерянности, — сообщила она мне ровным голосом. — Я полагала, ты с ними заодно. Однако… — Эмори окинула меня красноречивым взглядом.
Надо полагать, я выглядела не лучше, чем она. Полуголая, в синяках, дрожащая от холода, перемазанная в собственной крови… С полезными союзниками так не поступают. А бесполезных союзников, задействованных в похищении принцессы, было бы куда логичнее убить, а не волочь в подвал.
– Нет. — Говорить приходилось коротко: зубы отстукивали чечетку, и речь была невнятной. — Я на вашей стороне.
– Теперь-то точно, — скептически хмыкнула принцесса.
Я только устало вздохнула. А Раинер ведь предупреждал, что этот вопрос еще всплывет. Правда, он предполагал, что первым до него додумается Рэвен, а вовсе не на леди Эмори…