Ночная

Ахметова Елена

– Решила потешить самолюбие за мой счет? — хмыкнул он. Взгляд, в противовес насмешливой улыбке, оставался тяжелым и темным. — Ты же понимаешь, что твое присутствие разозлит леди Шейли в любом случае? Вряд ли в этом рассаднике сплетен, где о твоей связи с Рэвеном уже наутро знала половина МагПро, никто ничего не рассказал графине. С кем бы ты ни пришла, она будет смотреть на тебя как на соперницу.

Насколько я представляла себе повадки иринейской аристократии, леди Шейли скорее станет смотреть на меня как на вошь. Раздавленную.

– Ты мне нужен, чтобы она

только взглядами и ограничилась, — честно призналась я. — Просто я… — слов не хватило, и я предпочла воплотить часть своего замысла не сходя с места.

Из меня чертовски паршивая актриса. Старшой маялся со мной не один день, прежде чем рискнул выпустить на ночные улицы — и даже там случались проколы.

Но на этот раз мне, по совести, не нужно было ничего изображать.

Это же Раинер. Чертов Раинер, который едва не перерезал мне глотку в подземельях Собора, который обзывал меня ведьмой… который спас меня от костра, карателей, нищеты, Старшого и его сыновей. Который последовал за мной на Ирейю, пытаясь защитить. Который выкручивал себе суставы, чтобы отвязаться от больничной койки, когда думал, что мне грозит опасность. Который никогда не принадлежал мне — и, возможно, никогда не будет.

Мне было плевать.

После всего, что он сделал для меня, что мы пережили вместе — уже неважно, что будет дальше. Даже робкая надежда, что мои чувства взаимны, не имела никакого значения. Я — его, что бы он ни думал по этому поводу. Опрометчивая попытка отвлечься на Рэвена только лишний раз доказывала, что никуда я от него не денусь, что бы Раинер ни решил…

– Понял, — хрипловато сказал он и отвел взгляд, закинув ногу на ногу. — Ты решила заодно и мое самолюбие потешить.

– А тебя это не устраивает? — спросила я, невероятным усилием воли заставив себя отвести взгляд от расслабленного воротника казенной рубашки.

Я еще помнила, какой он горячий там, под одеждой, и как занятно перекатываются под пальцами мышцы. Спокойствию это не способствовало — ни моему, ни его.

– По-моему, ты издеваешься, — вздохнул Раинер. — Или проверяешь границы моего терпения. Но в первое почему-то верится больше.

– Кто тут еще над кем издевается. Понаприносил обетов, а влюбленная девушка мучайся… — На свое счастье, пробурчала я это на ирейском — но Раинер все равно замер, прожигая меня ядовито-свинцовым взглядом.

Переводить я отказалась наотрез и из его комнаты уходила, мучительно припоминая, какие же слова он успел выучить.

* * *

Оставшееся до пикника время я убила, вытрясая из бдительного МагПро пропуска для присоветованных Юнити мастеров из толкового салона красоты неподалеку. Не вытрясла. К счастью, дама Аино все еще была в штаб-квартире и к моей проблеме отнеслась с большим пониманием, нежели сухари из службы безопасности, которым, похоже, было невдомек, что явиться на королевский прием с обломанными ногтями и взлохмаченной головой значит не только капитально опозориться самой, но еще и вызвать конкретное недоумение у иностранных гостей.

В результате, правда, личная камеристка дамы Аино едва не выдрала

волосы и не переломала ногти себе, пытаясь управиться с двумя нуждающимися одновременно, но проявила чудеса сноровки — и к назначенному часу мы обе выглядели вполне пристойно.

Ну, Аино — точно. Сама я, хоть и замечала разительные отличия между Бланш с Тангарры и госпожой Эйвери Сабинн с Ирейи, старалась не смотреть в зеркало, когда Аино была рядом. Такие сравнения слишком больно били по самооценке.

Никакой макияж не способен скрыть два года впроголодь. Особенно на фоне ухоженной и утонченной аристократки. Но мне ведь и не нужно поражать никого своей невероятной красотой — иначе я вряд ли потяну на «несчастную пострадавшую девушку»…

Примерно в этом духе я и продолжала себя уговаривать, выходя из комнаты Аино к Оберону и Раинеру, терпеливо дожидающимся нас в коридоре.

– Ослепительны, — улыбнулся Оберон. Кажется, множественное число он употребил исключительно из вежливости, потому как сразу прикипел взглядом к жене и на меня обратил не больше внимания, чем на упарившуюся камеристку, выскользнувшую следом за нами.

Раинер промолчал, сосредоточенно копируя манеры Оберона: чуть поклонился, взяв мою руку, — и коснулся запястья обжигающе коротким поцелуем.

Я мгновенно вспыхнула и внезапно поняла, откуда при дворе такая мода на закрытые блузки и юбки в пол. Если вдруг кавалеру вздумается позволить себе такую вольность, под длинным платьем, по крайней мере, не видно, как дама покрывается мурашками с ног до головы!

Мой наряд, увы, позволял разглядеть реакцию во всех подробностях, и Раинер замер, не выпуская моей руки. А я впервые задумалась, чего же ему стоит это железное самообладание. Такая ли хорошая идея — тащить его с собой и изображать дурочку, потерявшую голову от любви?..

– Кхм. — Оберон, сообразив, что плохой пример не остался незамеченным, смутился и перешел на тангаррский. — Раинер, это… этикет предполагает, что мужчина целует воздух над запястьем, не прикасаясь к нему губами. То, что я сделал, допускается между супругами или помолвленными, но не поощряется. Я просто…

Леди Аино, безо всякого перевода сообразив, в чем дело, прикрылась веером, пряча смешок.

– Думаю, гостю с экзотической Тангарры простительно не разбираться в подобных тонкостях, — заметила она. — Единственное правило, о котором не стоит забывать, гласит, что этикет нацелен в первую очередь на то, чтобы позволить всем сохранить достоинство. Если вы допустили ошибку, продолжайте вести себя как ни в чем не бывало. Окружающие поддержат.

Я перевела, не поднимая взгляд, и добавила:

– Вдобавок ко всему прочему, сегодня на пикнике будет целая делегация с Хеллы, а они гораздо проще относятся к манерам и условностям. Никто и слова поперек не скажет, если ты не станешь следовать ирейскому этикету. Он довольно… — я запнулась, пытаясь вспомнить нужное слово на тангаррском, но быстро сдалась. — В нем черт ногу сломит, я сама не знаю всех тонкостей. Но сегодня вполне допустимо от него отступить.

– Понял, — кротко кивнул Раинер.