Ночной дозор
Шрифт:
– Вот же сука мягкотелая! – сказал Хэммонд, когда мистер Манди уже не слышал его. – Прям, патока, ети его мать! Не, он точно просрал все мозги, коли торчал в тюряге... Сколько, он говорит? Тридцать семь лет? Да мне бы тридцати семи дней хватило в этом дерьме! Тридцати семи минут! Секунд!..
– Ты глянь! – подтолкнул Джиггс. – Глянь, как идет! Чего он так шкандыбает? Точно старый селезень, бля! Прикинь, если какой урка рванет в бега? Прикинь, он пустится в погоню!
– Отстаньте от него, слышите? – вдруг сказал Дункан.
– Ты чего? – изумился Хэммонд. – Мы ж только хохмим маленько. Если уж нельзя чуток повеселиться...
–
– Ах, пардоньте! – скривился Джиггс. – Мы забыли, какие вы с ним кореша, бля.
– Ничего подобного, – возразил Дункан. – Просто...
– Эй, хватит уже, а? – буркнул растратчик. Он пытался читать изрезанную газету. Встряхнул, из нее выпал кусок. – Точно на кормежке в треклятом зверинце.
Джиггс отъехал на стуле и встал.
– Идем, братан, – позвал он Хэммонда. – Чё-то за этим столом воняет, бля!
Они взяли свои миски и убрались. Через минуту ушли растратчик и еще один заключенный. Те, кто сидел с края Дункана, сдвинулись плотнее, достали коробочку с домино, в котором костяшки были вырезаны из щепок, и затеяли игру.
Фрейзер потянулся.
– Ну вот еще один ужин в Уормвуд-Скрабс, корпус «Д». – Он взглянул на Дункана. – Вот уж не думал, Пирс, что ты накинешься на Хэммонда с Джиггсом. И все из-за мистера Манди! Он был бы весьма тронут.
Вообще-то Дункана слегка колотило. Он всегда терпеть не мог споров и стычек.
– Хэммонд и Джиггс уже достали. Мистер Манди хороший. В сто раз лучше Гарнира и остальных, это всякий скажет.
Но Фрейзер скривил рот:
– Нет уж, я предпочту Гарнира. В смысле, лучше честный садист, чем лицемер. Еще эта брехня насчет пожимания руки приговоренному.
– Он только делает свою работу, как все другие.
– Как все другие вышибалы и убийцы на государственном жалованье.
– Мистер Манди не такой, – уперся Дункан.
– Что определенно, он весьма необычно трактует христианство. – Уотлинг смотрел на Дункана, но обращался к Фрейзеру. – Ты когда-нибудь слышал его рассуждения на эту тему?
– Кажется, да, – ответил Фрейзер. – Он вроде бы из поклонников Мэри Бейкер Эдди?
– Однажды он кое-что поведал, когда в лазарете я мучился с фурункулами. Дескать, чирьи всего лишь манифестируют – отметь, он именно так выразился – манифестируют мою веру в боль. «Ведь ты веришь в Бога, не правда ли? – сказал он. – Но ведь Господь совершенен и сотворил идеальный мир. Откуда же взяться твоим нарывам?» И добавил: «То, что врачи называют чирьями, в действительности – лишь твоя ложная вера! Обрети истинную веру, и чирьи пропадут!» – Фрейзер взорвался хохотом. – Какая поэзия! – вопил он. – И какое утешение для человека, которому только что оторвало ногу или штыком проткнули живот!
Дункан нахмурился:
– Ты говоришь как Хэммонд, и лишь потому, что не согласен.
– Да с чем соглашаться-то? – спросил Фрейзер. – Тарабарщину нельзя принимать или отвергать. А это чистой воды тарабарщина. Одна из тех хреновин, придуманных, чтобы унять изголодавшихся по мужикам старух. – Он хмыкнул. – Вроде ЖДС. 33
– Про это ничего не знаю, – чопорно заметил Уотлинг.
– Вы с мистером Манди не так уж сильно отличаетесь, – сказал Дункан.
33
ЖДС – Женская добровольная
Фрейзер еще улыбался:
– То есть?
– Это вроде того, о чем говорил Уотлинг. Вы оба считаете, что мир может быть идеальным, правда? Но он хотя бы старается сделать его таким, отвергая дурное. Вместо того... ну, вместо того, чтобы просто сидеть в тюрьме, вот что я хочу сказать.
Улыбка Фрейзера погасла. Он отвел взгляд. Повисло неловкое молчание. Затем Уотлинг подался вперед, будто продолжая разговор, в котором Дункан не участвовал:
– Позволь спросить, Фрейзер: если бы в трибунале тебе сказали...
Сложив руки на груди, Фрейзер слушал и вскоре снова заулыбался – благодушие явно восстановилось.
Дункан подождал и отвернулся. Игроки только что закончили партию в домино. Двое слегка похлопали в ладоши, и один учтиво сказал:
– Лихо сыграно.
Они отдали победителю фунтики с табаком, служившие ставкой, и все трое стали переворачивать «косточки», чтобы перемешать и начать новую партию.
– Давай с нами? – предложили игроки, видя, что парень сидит неприкаянно, однако Дункан помотал головой.
Он раскаивался, что, видимо, обидел Фрейзера. Может, стоит еще подождать, и Фрейзер бросит спорить с Уотлингом и повернется к нему... Но Фрейзер не повернулся; вонь из забитого стока была уже невыносимой. Дункан положил в миску нож с вилкой и кивнул игрокам:
– Пока.
– Пока, Дункан. Гляди...
Слова заглушил крик:
– Эй! Мисс Трагедия! Ку-ку!
Орали Тетушка Ви и пара ее подружек, которых звали Моника и Стелла, – парни чуть постарше Дункана. С сигаретами в зубах они семенили по залу и махали руками. Углядев, что Дункан встал из-за стола, они вопили:
– Ю-ху! Что такое, мисс Трагедия? Разве мы тебе не нравимся?
Дункан задвинул свой стул. Фрейзер бросил раздраженный взгляд, Уотлинг вновь принял чопорный непроницаемый вид. Тетушка Ви, Моника и Стелла присеменили ближе. Едва они поравнялись со столом, Дункан схватил миску и отошел.
– Гляньте-ка, ускакала! – услышал он за спиной голос Моники. – Куда это она так спешит? Что, у нее муженек там, в малиннике?
– Ну что вы, девочки! – сказала Тетушка Ви, пыхая самокруткой. – Она еще в трауре по последнему хахалю. Прям, как надгробная Покорность буквально скалится Печали. 34 Вы же знаете ее историю? Не видали, как она шьет почтальонские сумки? Стежок, стежок, стежок – мелькают белые пальчики, а ночью, дорогуши, она пробирается обратно в цех и все распускает.
34
Измененный текст Виолы из 4-й сцены II акта «Двенадцатой ночи» У. Шекспира.
Подлинный текст:
«...в зеленойИ желтой меланхолии онаЗастыла, как надгробная Покорность,И улыбалась. Это ль не любовь?»(Перевод М. Лозинского)