Ночной посетитель. Страшные истории (сборник)
Шрифт:
Утром в воскресенье Лена стояла у безымянной могилы, шарманка так и лежала там, где она её оставила. Лена положила на осевший холм ритуальную корзину из маленьких розовых роз. Она подумала, что девочке понравятся эти цветы.
– Теперь... я буду навещать тебя, могу приходить каждое воскресенье. Ну, если ты не против конечно.
Шарманка тихо звякнула, девочка была не против.
Культ барсука
Когда
И была в этой деревне, вернее не в самой деревне, а в лесу неподалёку, одна достопримечательность – барсучья нора. Да не просто нора, а настоящий «вековой» барсучник – очень старое барсучье городище. Представьте себе холм, вдоль и поперёк изрытый туннелями. Многие поколения барсуков трудились здесь, создав целое звериное метро с входными и вентиляционными отверстиями, с длинными земляными коридорами и выстланными сухой травой гнездовыми камерами.
Жители деревни почему-то с большим почтением относились и к барсукам и к барсучьему царству на холме, никогда на них не охотились. Кто-то даже повесил табличку на дереве вблизи холма со зловещим предостережением:
«Не тронь! Иначе покроет смертями все дома, да так, что гробов хватать не будет».
На мои вопросы: «что это всё значит? почему? что это за барсучий культ такой у них в деревне?», бабушка неизменно отвечала: «так исстари повелось».
Несмотря на запрет, я частенько бегал смотреть на барсучий холм. В нём я насчитал пятьдесят семь входов-выходов! И это ещё без учёта малозаметных отнорков в кустах под холмом.
И вот сидел я как-то и смотрел на этот холм, смотрел, смотрел, и у меня зародилась нехорошая мысль, быстро переросшая в желание, а затем и в действие. Захотелось мне выкурить из барсучьего городка хозяев. Я заложил все норы, кроме одной внизу и одной наверху холма. Нет, я не был злым ребенком, и смерти никому не желал, мне просто чертовски хотелось увидеть, как барсуки побегут.
К нижней норе я натаскал хвороста, елового и можжевёлового лапника и поджёг, а сам спрятался за кустом у выхода наверху. И стал ждать. Я помню, что всё это время меня не покидало ощущение, будто кто-то пристально за мной наблюдает. Причём наблюдает со всех сторон. Очень гнетущее, давящее чувство. Мне бы обратить на это внимание, но я, охваченный азартом, всё проигнорировал.
Пламя разгоралось, повалил едкий дым, и вскоре его потянуло в нору. Я, сидя в засаде, с предвкушением ждал, когда из верхнего лаза потянется дымок, а затем один за другим начнут вываливаться барсуки, жмуря глаза, чихая и кашляя.
Наконец дым закурился из верхней норы, он становился всё гуще и гуще, теперь уже недолго ждать, вот сейчас побегут.
Наконец дым закурился из верхней норы, он становился всё гуще и гуще, теперь уже недолго ждать, вот сейчас побегут. И тут я увидел странное. Лес зашевелился, кроны деревьев неистово закачались из стороны в сторону без всякого ветра и всё вокруг закричало. Буквально закричало. Не знаю, как это описать, но было такое чувство, что кричала вся тайга. Кричали еловые лапы и сороки на дереве, кричали багульник и сойка на ветке, кричали земля и небо.
Это
Я слепо метался по тайге, спотыкаясь, падая и врезаясь в стволы деревьев. Заросли всё плотнее и плотнее обступали меня, кружили, морочили, пугали. Не знаю, была ли это иллюзия, но деревья стали как будто выше. Длиннющие ели ростом в четыре или даже в пять фонарных столбов, поставленных друг на друга. Где-то очень высоко они сплелись мохнатыми ветвями, сомкнулись намертво и скрыли от меня солнце.
Среди деревьев замелькали бледные огоньки. В лицо дохнуло сыростью и гнилью. Земля под ногами стала подозрительно мягкой, кочки на которые я ступал заходили вверх-вниз. Было похоже, что впереди болото. А лес за спиной всё орал и ревел голосом голодного зверя.
Почти уже ничего не соображая, я встал на четвереньки и пополз, наткнулся на замшелую корягу, обхватил её руками, уткнулся лицом в мягкий влажный мох.
– Не дай мне пропасть, не дай мне пропасть!
– шептал я, сам не зная к кому обращаюсь.
И вдруг всё закончилось. Раз – и тишина. Я высунулся из-за коряги и огляделся. Всё было как обычно, обычные деревья, обычный лес, жуткая психоделика смолкла, исчезла. Только недалеко, за деревьями, как мне показалось, ворочалась огромная тень, удаляясь вглубь леса.
Грязный и ободранный я вернулся домой и, размазывая по щекам слёзы, всё рассказал бабушке. Она почему-то очень сильно испугалась, побледнела, руки у неё дрожали как у неопохмелившегося алкаша. Бабушка приказала мне сидеть в доме и носа на улицу не показывать, а сама куда-то убежала. Вернулась только под самый вечер и от неё сильно пахло сырой землёй.
– Ты чуть всю деревню не погубил, – сказала она мне.- Слава Богу, обошлось. Сколько раз я тебе говорила не ходить к барсучнику!
И она в сердцах, больно отхлестала меня полотенцем.
Утром бабушка посадила меня на поезд и отправила домой к родителям, сказав на прощание, чтобы я больше не приезжал. Я ничего не понимал. Что случилось в лесу? Что это за проклятый барсучник? Что я потревожил? Куча вопросов и ни одного ответа, мне так никто ничего и не объяснил. Когда я уезжал, деревенские просто молча смотрели на меня, отчуждённо и неприязненно. Я помню, что весь сжался под этими взглядами, к тому же после пережитого в лесу, в груди ощущалась холодная сосущая пустота.
На вокзале меня встретил отец. Я спросил у него, что всё это значит, он-то должен знать, ведь бабушка – его мама, он вырос в этой деревне.
– Меньше знаешь, крепче спишь, - мрачно сказал отец.
С того лета прошло уже много времени, я давно вырос, но так и не узнал тайну бабушкиной деревни. Да и бабушку я больше никогда не видел, родители перестали отправлять меня на лето в деревню, а сама она к нам не приезжала. Умерла бабушка, когда я уже заканчивал институт. Отец поехал на похороны один, меня с собой брать категорически отказался. Я до сих пор, когда бываю в лесу, чувствую себя неуютно. Мне всё кажется, что деревья вот-вот сомкнуться, обступят меня плотной стеной, и я опять услышу тот сводящий с ума голодный рёв. Солнце исчезнет, в лицо задышат сырость и тлен. И второй раз я такое уже не переживу.