Ночные проповеди
Шрифт:
– Прозрев важность… Ты любишь выбирать выражения.
– Есть у меня такой пунктик. Ты еще хочешь поговорить о прошлой ночи?
Фергюсон сунул руки в карманы.
– Почему бы и нет? Если ты не против.
– Я очень хотел бы все разъяснить.
– Я думал, мы напарники, – обронил Фергюсон. Они добрались до конца улицы и повернули налево, на улицу Георга IV. Утреннее солнце блистало на сотнях квадратных метров карбонового стекла, покрывавшего фасад Королевского банка.
– Мы же с тобой – человек и машина – стоим плечом к плечу. Вместе прошли через многое.
Он искоса взглянул на Лодыря, затем посмотрел по сторонам,
– Да, – согласился Лодырь. – Именно потому я не мог рассказать тебе.
Вместе они перебежали идущую вниз Бэнк-стрит. Фергюсон остановился рядом с лестницей Уэверли и прислонился к стене, глядя на вокзал далеко внизу и Принсес-стрит за ним. Оттуда доносились, отдаваясь эхом, бестелесные голоса, оповещавшие о поездах.
18
Уильям Броди, или декан Броди (1741–1788), был известным торговцем а также деканом гильдии ремесленников, депутатом городского совета и одним из самых видных краснодеревщиков во всем Эдинбурге. Он ремонтировал шкафы, устанавливал замки и делал прекрасную мебель. Правда, днем. Ночью же Броди превращался в вора, обкрадывая тех, кого недавно обслуживал. Его история послужила источником вдохновения для «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. Давид Юм (1711–1776) – один из самых известных шотландских философов, представитель эмпиризма и агностицизма (прим. ред.).
– Именно поэтому я и злюсь. Ты просто взял и не захотел мне ничего рассказывать. Понимаешь?
– Теперь понимаю.
Фергюсон постучал костяшками пальцев по панцирю Лодыря так, что зазвенел металл.
– Если бы ты рассказал мне про лейтенанта, я бы понял. Я бы ни слова против тебе не сказал, – он наклонился, поскреб в затылке. – У него все совсем плохо, да?
– Наверное. Он отказывается лечиться. Скажем прямо, он не слишком доволен жизнью. С другой стороны, у него есть свои радости. Рыщет где вздумает. Совокупляется с себе подобными – подобными если не телом, то разумом. Он многое подмечает вокруг и считает, что постепенно одолевает своих демонов. Я ему много раз говорил проконсультироваться с психиатром, это доступно и несложно, – но он не хочет ни в какую. Думаю, наши с ним встречи – он их называет «сессиями» – для него полезны. Возможно, их эффект накапливается. За прошедшие годы наметилось определенное улучшение.
– Если честно, положа руку на сердце: он – полезный источник информации?
– Да. Но не только. Главное – мы с ним друзья. Машина и человек.
– Ну да, ну да. Се ля ви. Вот такая вот хреновая жизнь. Знаешь, я понимаю, что дружба, закаленная в смертельном бою, покрепче дружбы, за которой всего лишь пара выбитых дверей. Но неужели вторая не заслуживает того, чтобы просто знать о первой?
– Я понял, – отозвался Лодырь.
– Ну и ладно. Все, хватит об этом. Проехали.
– Хорошо, Адам.
– Хорошо, – ответил тот. – Замечательно. А теперь займемся работой.
Он
– Интересно, а наша профессор сейчас на работе?
– Нет, – ответил Лодырь, связавшись с приемной Нью-Колледжа.
– Быстро ты. Дай-ка я позвоню ей домой. Ты оставайся на линии.
Голос Грейс Мазвабо звучал сонно и раздраженно:
– Доброе утро, инспектор! Чем могу быть полезна?
– Извините за беспокойство. Ночью произошло кое-что интересное. Возможно, вы могли бы помочь нам.
– Продолжайте.
– Прежде всего, вам известно такое имя – «майор Вейр»?
– Конечно! И вам о нем следовало бы знать. Ковенантер, признавшийся в сатанизме и сожженный в Грассмаркет в 1670 году.
– Я просто проверяю: может, есть и другие. Вынужден сообщить, что сегодня ночью на стеле Мемориала мучеников в Грейфрайерс написали краской из баллончика: «Майор Вейр жив!»
Профессор тяжело вздохнула.
– Наверное, хулиганы, доморощенная сатанистская шваль?
– Два парня-гностика. Мы буквально схватили их за руку. Сейчас они в камерах в Сент-Леонарде, им предъявили обвинение в умышленной порче исторических ценностей. Плюс на них повесят все, что взбредет в голову судебному исполнителю.
– Хорошо, – согласилась Мазвабо. – К ним мне не хочется относиться по-христиански. Пусть получат по заслугам.
– Это да, – подтвердил Фергюсон. – Но это еще не все. Их арестовали в Грассмаркет. Поиск по НПИИ обнаружил видеозаписи: несколько месяцев тому назад эти двое что-то вынимали из Мемориала ковенантеров. Роп, приходивший вчера к вам вместе со мной, обнаружил там небольшой пакет с прокламациями Третьего ковенанта. Его оставили в надежде, что кто-то придет за ними и заберет их.
– Господь милостивый! Ребята признались? Они делали что-нибудь с прокламациями?
– Боюсь, нет. Кроме того, нет ни единой записи, на которой бы они заходили в церковь.
– Что меня не удивляет. Знаете, официальное непризнание – палка о двух концах.
– Да. Тем не менее дальше игнорировать друг друга не получится.
– Найденные прокламации – новые?
– Да. Роп сфотографировал низ и верх пакета, не разрушая обертки. Я доставлю вам бумажные копии. Содержание кажется более-менее таким же, как и у предыдущих – за исключением финала. Зачитать его вам?
– Конечно, пожалуйста!
– «Если нами не будут замечены до предстоящей субботы шестого сентября хотя бы внешние признаки раскаяния, поданные отступническими церквями Шотландии, солдаты вышеозначенного Ковенанта клянутся, что умножат войну против названных церквей и распространят ее на секулярные институты отступнических государств, не щадя никого, а если потребуется, то и самих себя, как Самсон в Газе Филистимской».
Лодырь увидел, как Фергюсон дернулся от внезапного крика в трубке.
– Вы знаете, что совершил Самсон в Газе? – тихо спросила Мазвабо спустя некоторое время.
– Я уже посмотрел. То есть перепроверил.
– Перед вами – угроза террориста-самоубийцы.
– Христианских террористов-самоубийц можно по пальцам перечесть. Несколько бомбистов на Шри-Ланке, называвших себя англиканами, пара сомнительных инцидентов во время Второй гражданской войны в Америке – и все. Я имею в виду, в христианстве нет ничего подобного исламской «быстрой дороге в рай». Разве не так? Разве в христианстве самоубийство – не быстрая дорога, так сказать, в обратном направлении?