Ночные проповеди
Шрифт:
– Добрый вечер, инспектор!
На скамью напротив уселся моложавый человек, поставил на стол полпинты пива и посмотрел Фергюсону в глаза.
Инспектор подумал, что только этого типа здесь и не хватало.
Том Макэй, репортер из «Скотсмэна», которого он видел недавно на месте взрыва, где погиб отец Мэрфи.
– И тебе добрый вечер, Том, – поздоровался Фергюсон, стараясь побороть раздражение. – Я не на службе. Надеюсь, ты тоже.
– А-а, ты же знаешь, как оно бывает, – заметил Том, глотнув пива. – Журналисты и полицейские всегда на службе, даже когда отдыхают. Вернее, пытаются. Нечестивым же нет мира. [19]
19
Книга
– Том, ну пойми, – инспектор пожал плечами, – я ничего не могу добавить к тому, что главный констебль сказал на пресс-конференции, и к тому, что главный инспектор Макоули выпустил в сеть пару часов назад. Если хочешь новостей посвежее, лезь в открытую базу данных.
Репортер развел руками:
– Адам, расслабься. Я не донимать тебя явился. Я уже сделал свое для вечернего выпуска новостей. Давай не по службе и не для записи, ладно?
– Хорошо. Должен сказать, Том, что до сих пор твои репортажи были, хм, вполне приемлемыми.
– Уж не знаю, как расценивать твои слова. Ты хочешь сказать, я плохо делаю свою работу?
– Да к черту шутки. Я серьезно. Отлично ты делаешь свою работу. Доводить полицию и пугать народ – уж точно не по тебе, что бы там ни думали твои красноглазые коллеги.
Макэй щелкнул пальцами.
– Мне казалось, у меня в контракте четко прописано насчет того, чтобы пугать и доводить… Ну ладно, хватит болтовни, – он глубоко вздохнул. – Знаешь, я просто хотел поговорить. Про глобальные последствия.
– Не по службе и не для записи? – инспектор хохотнул. – Ночи не хватит.
– Ну, для второй пинты время найдется, – заметил Макэй. – За мой счет.
– Найдется. Спасибо за предложение, но заплачу я. Ну, говори.
– Эти двое студентов в Сент-Леонарде – они причастны?
– Им еще не предъявили обвинения.
– Значит, да, – Том ухмыльнулся. – И они уж точно получат за вандализм на кладбище Грейфрайерс. Я прав?
Инспектор промолчал.
– О, до нас дошли слухи о ночной потасовке на кладбище. Я утром зашел и сфотографировал граффити. А потом порасспросил в университете про ребят. Ходят слухи, что они состоят в какой-то антирелигиозной группе или секте, какой именно – никто не знает. Или говорить не хочет. Я знаю, кто такой майор Вейр, не хуже вас. И когда Макоули, стоя на ступеньках Грин-сайдз, цедит сквозь зубы, что полиция, возможно, ищет «крохотную, не представляющую чьи-либо интересы, маргинальную группу так называемых протестантских экстремистов», я могу сложить два и два. И даже три, если добавить в поиск по «Оглу» фразу «епископ Сент-Андруса».
– Ну да, – пробормотал Фергюсон, чтобы выиграть время, думая про совершенно логичные выводы, приходящие даже в головы репортеров. – Когда дело доходит до выплывших непонятно откуда протестантских экстремистах здесь, в Эдинбурге, до тех, кто готов убивать и при этом не связан с Ирландией, нет ничего удивительного в некоторой преемственности с, хм, святыми мучениками прошлого.
– Так отчего же не сказать об этом на публику?
– Такая откровенность может помешать следствию. Уж поверь мне на слово. И мы были бы очень благодарны, если бы ты не упоминал эту связь, насколько бы она ни казалась очевидной.
Макэй
– Я на это не куплюсь.
– Позволь мне объяснить, – попросил Фергюсон. – Один момент. Кстати, про «куплюсь»…
Он отошел к стойке за пивом и вернулся с двумя пинтами и готовой линией защиты.
– Знаешь, не то чтобы это был большой секрет. Все и в самом деле очевидно. Дело в очень важной улике, на которую мы натолкнулись по чистой случайности, – и если про нее станет известно, это повредит расследованию. Вот и все. Ты не упустил ничего важного.
– И за вашей скрытностью не стоят политические причины?
– Нет.
Макэй поднял свой бокал, кивнул и отпил.
– Ладно, сменим тему. Что ты думаешь о проблеме со стволовыми клетками?
– Какими стволовыми клетками?
Макэй поднял брови.
– А-а, так ты не знаешь! Я насчет Бернардет Уайт, домоправительницы. У нее же регенерационная терапия стволовыми клетками назначена на утро понедельника.
– И ты поставил это в новости?
– Да не смотри на меня так! Я получил информацию от проверенного источника в «Вестерн Дженерал», но не от персонала, так что никаких нарушений врачебной этики и разглашения личных данных. Просто утечка информации.
– Не слишком достоверная, – заметил Фергюсон, надеясь, что проговорилась не Айла. – Даже если не касаться врачебной этики – она ведь католичка.
– В том-то и дело. Она без сознания и к понедельнику в себя не придет. Непонятно, отчего – то ли по небрежности, то ли по незнанию, – у нее нет официально заверенного заявления об отказе от регенерационной терапии. Ни документа, ни браслета, ни медальона.
– Но ведь очевидно: она бы не согласилась… Вот дерьмо!
Инспектор щелкнул пальцами.
– Да. Снова в деле доктрина официального непризнания. Ее предполагаемая религия и сопровождающие ее предрассудки персоналу больницы, по закону, неизвестны.
– Да чепуха! Пусть католический епископ Эдинбурга помажет ей елеем голову и большой палец на ноге, или что они там мажут, – и все проблемы решены. Разве не выход?
– Может, и выход. Но по закону – нет. И я прекрасно понимаю, почему. У врачей нет повода считать, что пациентка не согласится на регенерацию и спасение своей жизни, если ее мнение не выражено устно либо письменно. Нельзя предполагать, что люди, которых считают членами религиозной организации либо группы, обязательно разделяют все взгляды этой организации либо группы – а особенно в отношении себя самих. А может, пациентка одобрила бы терапию? Может, она решила, что, если нечаянно сломает шею, лучше очнуться в регенерационном баке, чем овощем на койке. А поскольку пациентка не выразила явного отношения к проблеме, врачи руководствуются старой доброй клятвой Гиппократа, которая предписывает хватать и спасать.
– Но можно ведь и подождать, пока она придет в себя!
– Могут возникнуть осложнения. Выздоровление займет месяцы, а не недели, плюс увеличится риск инфекции. Врачи должны лечить наилучшим образом – они и лечат.
– Твою же мать! – выругался Фергюсон, вытирая пот со лба. – Господи боже, католики не обрадуются.
Он уставился на Макэя.
– Знаешь, мне как-то очень не хочется, чтобы эта история всплыла в газетах.
Тот развел руками.
– Извини. Тут уже ничего не поделаешь. Жаль, если это приведет к каким-нибудь конфликтам, но, принимая во внимания обстоятельства, вряд ли это уж так важно.