Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Нет уж, не надо нам такое без риска. Ещё отомрёт что-нибудь в мозгу, так мы потом месяц с ней проколупаемся. Выводите из комы, а если очень уж будет стонать, лейте ей морфий сразу в две вены, потом всё равно на следующей операции всю кровь придётся менять. Без этого никак, нейронные цепи – это опять как минимум пять часов бодяги, плюс доделать оставшиеся кости…
Я от этих разговорчиков из-за косяка чуть пирожком не подавился. Какое счастье, что отец таки не отдал меня в Медицинскую академию в нежном возрасте десяти лет, чтобы я с раннего детства готовился вступить двумя ногами на грабли… пардон, на семейную стезю аж восьми поколений семьи Седар.
– Потом третьим заходом пластику сделаем. Желательно за один раз всё отремонтировать, иначе после стольких перегонок крови и стимуляторов получим на выходе х/з что. Её потом ни один нормальный врач лечить не возьмётся. И так у девочки оба лёгких и половина ливера уже не свои, – продолжал Баркли, выходя, наконец, из операционной и встряхивая руками, чтобы разогнать кровь в онемевших от напряжения пальцах. Его сопровождал невысокий тонкий паренёк, на вид не старше пятнадцати лет, сосредоточенно чиркавший кремнем ободранной зажигалки в весьма безуспешных попытках добыть из неё огонь. Оба остановились в дверях, прислонившись спинами к разным косякам; Баркли дал мальчишке прикурить от своей зажигалки и затянулся сам. Я тихо допивал успевший остыть чай, не осмеливаясь отвлечь этих двух от захватывающей беседы о том, сколько литров крови им потребуется на послезавтра, и внутренне содрогался. А поскольку оба до сих пор щеголяли в белых, щедро перемазанных свежим кровяшником хирургических костюмах, то и пялиться на них тоже как-то особенно не хотелось. Тем не менее, я краем глаза позыркивал на мальчишку, стоявшего ко мне спиной, с дымящейся сигареткой меж тонких пальцев – очень уж он подходил на роль искомого практиканта из Некоузья. Баркли в нём, судя по всему, души не чает, если разрешил ассистировать на такой сложной операции.
– Вопрос вот какой, – рассуждал меж тем Баркли, непроизвольно почёсываясь под халатом.
– Обломится ли нам с этой адской работёнки хоть чего-либо в принципе? Всё это меньше чем на полторашку не тянет, если с пластикой.
– Алекс, нет поводов для паники. Там внизу её муж обретается, он на пассажирском был, и его при столкновении через лобовое башкой выкинуло, потому что не пристегнулся. А девицу ремень не пустил, вот и размазало по всему салону. Мужа там бригада Гастона у себя в травме быстренько заштопала, загипсовала и обколола; он пока в некоем трансе, но в принципе платёжеспособен. Да и тачка у них была не из дешёвых. Надо бы как-то деликатно этот вопрос на тему оплаты у него прояснить. Когда и сколько он нам отдаст.
– Ой, я не могу ещё и это, я падаю мордой в кафель от изнеможения, – застонал Баркли, оползая вниз по косяку с видом умирающей лебеди. – Меня в три ночи дель Фрио по авралу из постельки вынула, они самоубийцу чистили от снотворного, а эта дура, кроме таблеток, ещё и бритвенное лезвие ухитрилась проглотить… До рассвета с ней бились, там её папочка в пену изошёл, слюни по стенам, швырялся золотыми кредитками, и обещал либо горы бабла, либо страшную смерть, в зависимости от результата операции. Поди, объясни ему, что тебе покурить нужно выйти! Он там двери стерёг, словно орёл печёнку. Только чая попил, как вот эту притащили… Кстати, спасибо огромное за помощь!! Слушай, а не мог бы ты сам этого мужа окучить? У тебя хорошо выходит…
– Алекс, из меня добрый ангел, как из тебя Питер Пэн, – фыркнул практикант. – Ну ладно, так и быть, поговорю. А то у меня такое нехорошее предчувствие, что твой трудовыебудень
– При всём моём уважении, типун тебе на язык! – прочувствованно пожелал Баркли, отлип от косяка и только тут заметил в пейзаже меня.
– Здравствуй, Алекс, – я приветливо помахал хирургу надкусанным пирожком. Баркли в ответ отчего-то резко сбледнул с лица и вроде как попытался проглотить свою сигарету. Мальчишка тоже обернулся, посмотрел на меня безо всякого интереса раскосыми чёрными глазами и вежливо кивнул. А вот я таращился на него с интересом прямо-таки неприличным, и интерес этот вдвойне усугублялся упавшей на лоб из-под хирургической шапочки золотисто-рыжей прядкой волос. Что в сочетании с чёрными глазами наводило на… на всякие разные странные ассоциации.
Баркли тем временем выронил сигарету изо рта и быстренько втёр её в кафель каблуком. Типа пока никто не смотрит. Потом поглядел на надкусанный пирожок в моей руке с некоторым, я бы так сказал, похотливым вожделением.
– Тут ещё есть, падай, – я сделал подманивающее движение блюдечком с пирожками и похлопал рукой по синему диванчику. Алекса три раза просить было не надо: он тут же шмякнулся рядом и с урчанием вцепился в пирожок. Я обратился теперь к его ассистенту:
– Ты тоже угощайся, прости, не знаю твоего имени. Тут ещё чай в термосе, если хочешь.
– Диксон. Спасибо, – лаконично отозвался тот и взял у меня стаканчик с серо-жёлтым чаем; под рукавом его белого халата я заметил ярко-вишнёвую манжету блузы. Повисло молчание. Алекс энергично жрал пирожки. Мальчишка по имени (или по фамилии?) Диксон вопросительно нюхал волшебный чаёк, и его лицо приобретало всё более и более брезгливое выражение. Ага! Марика была права, практикант сто процентов не местный, потому что наши чай никогда не нюхают, а глотают как можно быстрее, дабы не успеть почувствовать его вкус…
– Ой, и как вы это только пьёте, – в конце концов, прошептал тихонечко мальчишка, и деликатно поставил нетронутый стаканчик на пол у ножки дивана. Потом стащил шапочку и пригладил свои красивые золотисто-рыжие волосы.
– Эй, Баркли, – обратился я к жующему последний пирожок хирургу, – можно, я ненадолго украду твоего ассистента? Я бы хотел с ним поговорить. Наедине. Вообще, с тобой бы я тоже очень хотел поговорить… насчёт декора твоей приёмной… но ты спишь на ходу с открытыми глазами, так что лучше потом. Когда ты оклемаешься.
– Рыжик, – хирург вопросительно глянул на мальчишку, – ты, это…
– Да, помню, переговоры по оплате на мне. Иди, отдыхай и ни о чём не беспокойся. Я всё сделаю.
– Я не о том, – Баркли недовольно хрюкнул сквозь свой пирожок. – Рыжик, очень тебя прошу, не хами господину директору Антинеля!.. Забудь всё, чему тебя тут научили на мою бедную голову эти инфекционщики, и в особенности господин Коллинз, прости Господи. Директор Антинеля, это высшее руководство, как-никак, не чета мне, клёцконосому распиздяю… ой. Э… прости, Седар.
Рыжик не ответил ничего, но наградил хирурга столь любящим и ласковым взглядом, что Алекс подавился последним куском пирожка, ещё раз недовольно хрюкнул и предпочёл уйти обратно в операционную, переодеваться. Впрочем, подобрать отвергнутый мальчишкой стаканчик чая наш домовитый не забыл…
– Ну что же, – я решил не рассусоливать тут версальские реверансы, а стремительно атаковать в лоб в лучших традициях своей милашки Кса. – У меня к тебе всего один вопрос, Рыжик… Ты из Некоузского клина, не так ли?