Нора
Шрифт:
Наконец, утомившись, я повалилась на траву под деревом рядом с доктором Перелем и господином Йерсом. Они беседовали.
– Мне кажется, животные гораздо умнее нас, - улыбнулся господин Йерс, глядя на резвящуюся собаку.
– Умнее нас?
– недоверчиво переспросил доктор.
– Людей?
– Да. А что здесь такого? Они прекрасно понимают наш язык, а вот мы не можем похвастать тем же, - произнес старик.
– Мы порой не знаем, о чем они просят, о чем говорят. А они всегда нас понимают. Даже когда мы молчим. Они как дети. Дети, особенно самые маленькие, чувствуют интуитивно, без
– И что же?
– заинтересованно спросил доктор.
– Мы используем наш мозг только на жалкие десять процентов. А как понять мир с помощью него? Как охватить его этими десятью процентами? И разве можно понять все, что окружает нас, только разумом - мозгом, который меньше всего мира в миллионы, триллионы раз?
Господин Йерс взглянул на меня. Доктор Перель кивнул.
***
Мои соседки-сестренки были неразлучны, как две подружки, хотя и ссорились по любому поводу, реальным он был или надуманным. Например, Кантели могло показаться, что Адель сделала глоток компота из ее стакана, или Адели могло почудиться, что Кантель негромко хихикнула, когда она поскользнулась на свежевымытом полу. Они всегда подозревали друг друга в каких-то гнусных действиях или подлых намерениях. Эти ссоры происходили настолько часто, что такого числа я еще не знаю, так как умею считать только до ста. Обычно их стычки заканчивались взаимным напряженным молчанием длиною в несколько дней. Одна такая ссора тоже имела нерадостный финал. Но нерадостный - для меня одной.
Мы собирались на прогулку. Адель в полном облачении, сидя на кровати, натягивала на ноги калоши, Кантель возилась у шкафа. Она заглядывала на каждую полку, вставала на стул и шарила руками по верху высокого шкафа. Она даже легла на пол и шваброй выгребла из-под него свалявшиеся комки пыли. Было очевидно, что Кантель что-то искала. Наконец она выпрямилась и, с возмущением уставившись на голову Адели, произнесла:
– Это мой платок! Отдай!
Адель с высокомерием оглядела подругу:
– Нет, он мой, Кантель! Твой - в голубую клетку, а этот - в синюю!
– Лгунья!
– закричала Кантель.
– Тот, что на тебе, и есть в синюю клетку!
– Раскрой глаза! Голубой от синего отличить не можешь?
– Адель презрительно фыркнула.
– Ну, держись!
– Кантель ловко подпрыгнула и сорвала платок с головы Адели. Та завизжала.
Кантель быстро повязала платок на голову и принялась надевать пальто.
– Он тебе так к лицу!
– неожиданно сменила тон Адель.
– Особенно он подходит к твоей бородавке на носу!
– Ах ты...
– задохнулась Кантель.
– Нет у меня никакой бородавки! А вот к твоей бородавке чудесно подойдет голубой цвет.
Грозно подперев бока костлявыми кулаками, Кантель все ближе и ближе придвигалась к Адели. И, в конце концов, оказалась ко мне спиной. И я увидела, что в капюшоне ее пальто, полыхая синим пламенем, застрял клетчатый платок. Я засмеялась. Я не могла остановиться, чтобы объяснить бедным старушкам, в чем дело. Кантель долго в упор смотрела на меня, а потом гневно спросила:
– А ты что смеешься?
Я упала на свою постель
– Кантель, сударыня, то, что вы ищете, находится за вашей спиной!
Кантель покружилась на месте, пытаясь заглянуть себе за спину. Но ничего не обнаружив, рассердилась еще больше.
– Смейся-смейся!
– зловеще проговорила она.
– Недолго тебе еще смеяться!
***
Волшебный мамин портрет исчез. Вместо него на моей постели лежали жалкие цветные обрывки. Плача, бережно собирала я кусочки рисунка, бесчисленное множество раз складывала их. Но ничего не выходило - портрет не собирался, нескольких кусочков явно недоставало. Тогда я собрала все в кучку и положила в кармашек платья.
Глубокой ночью я неслышно поднялась с постели, полная решимости бежать. Я оделась, взяла Алиса, перелезла через подоконник и стала спускаться по пожарной лестнице во двор. Палата господина Йерса находилась на первом этаже. Спрыгнув на землю, я осторожно постучала в его окно. Неожиданно он сам вырос у меня за спиной. Почтительно приподняв свою измятую шляпу, он шепотом сказал:
– Доброй ночи, сударыня! Куда-то собрались?
– Да, господин Йерс! Вы просили, чтобы я потерпела, но я не могу больше терпеть!
– быстро заговорила я.
– Пойдемте со мной, прошу вас!
– Куда же?
– Туда!
– уверенно указала я пальцем на темноту в конце дорожки.
– Я не помню, где я живу... жила, но мы как-нибудь разузнаем про это. Я уверена!
– Вы знаете, барышня, прежде всего вам следует успокоиться!
– Господин Йерс взял меня под руку и повел вглубь садика. Усевшись возле меня на скамейке, он серьезно спросил:
– А вы знаете, как отнесется матушка к вашему неожиданному появлению?
– Обрадуется, сударь...
– неуверенно ответила я.
– Да, поначалу, возможно... А потом? Она расстроится, что в больнице, в которую она поместила вас для вашего же блага, вам плохо. И что же ей прикажете делать?
Я растерялась.
– Да, вы правы, господин Йерс! Я поступаю очень эгоистично! Я, наверное, никчемная дочь...
– с горечью и раскаянием ответила я.
– Я так не думаю, барышня! Просто вы очень любите вашу маму.... И очень скучаете по ней, - улыбнулся он.
– Пойдемте-ка прогуляемся перед сном! Такой чудесный воздух сегодня ночью!
Мы не торопясь брели по узенькой дорожке сада. На душе моей становилось спокойно, как будто все было так, как и должно было быть, так, как я и желала.
Господин Йерс остановился возле одного из деревьев и, погладив шершавую кору, произнес:
– Эх, старички! Они привязаны здесь корнями, как мы обязательствами или обстоятельствами. Вот, казалось бы, и ворот здесь нет, а никуда не уйдешь. Потому что некуда... или незачем. И все равно деревья свободнее нас, потому что корни всегда при них. Память корней - самая ценная память. Остальное - сухая пыль. А среди людей более свободны дети. Они могут сказать "нет", и с них не потребуют никаких объяснений. А вот взрослому нужно найти сотню отговорок для отказа. Даже если действие, к которому его принуждают, не является необходимым... а иногда совершенно пустым или даже бесчеловечным.