Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
Шрифт:
Корова недовольно замычала.
– Ну, стой же ты, Доча, Доча, Доченька… – Саша стала гладить теплую холку коровы.
Корова недовольно взмыкивала, шумно дыша.
– Не больно же, чаво ж ты кобенишься? – Саша гладила корову.
Корова взмыкивала и шумно дышала, переступая ногами по чавкающему, прикрытому соломой навозу. Три другие коровы, уже подоенные Сашей, стояли рядом, пожевывая сено.
– Вот и ладно… – Саша заглянула корове под брюхо, поправляя прозрачный, испачканный навозом шланг «ромашки», по которому пульсировало молоко. Распрямилась,
– Вот и ладно…
«Ромашка» пропищала «конец» и отключилась.
– Совсем ничаво, – Саша присела на корточках, стала снимать «ромашку» с вымени. – Хоссподи, и когда ж эта вясна окончится?
Подхватив «ромашку», пошла по неровному настилу к двери, потянула за собой шланг. Корова взмыкнула.
– Хоссподи… – вспомнила Саша про сено. Повесила капающую молоком «ромашку» на перегородку, прошла к сеннику, насадила на вилы сена, принесла, положила перед коровой. Поставив вилы к стене, зачерпнула из кузовка крупной соли, растрясла над сеном.
– Жри… – шлепнув корову по боку, подхватила «ромашку», смотала шланг, подхватила и вышла из хлева, закрыв на колышек обитую войлоком дверь.
На заднем дворе было мокро и грязно. С серого утреннего неба падали редкие крупные хлопья мокрого снега. Дружок, высунув из собачьей конуры лохматую морду, понуро наблюдал за Сашей. Сматывая грязный, тянущийся по двору от избы к хлеву шланг, Саша подошла к заднему крыльцу, открыла дверь, затащила шланг в скупо освещенные сени и сразу же запихнула его в бочку с водой, повесив «ромашку» на край бочки. Скинула грязные сапоги, в шерстяных носках прошла к двери в избу, куда тянулся по полу чистый конец шланга, открыла, вошла.
В избе было чисто, тепло и светло от висящей над столом лампы дневного света. В большой русской печке трещали дрова. В яслях возле печки стояли двое телят. Завидя Сашу, они замычали высокими голосами. Серая кошка, стремительно спрыгнув с печной лежанки, метнулась к Саше под ноги, стала тереться. Саша несильно пнула ее ногой:
– Пошла…
Скинула ватник, повесила на крючок возле двери. Всунула ноги в короткие стоптанные валенки. Ополоснула руки от грязи под умывальником, вытерла нечистым полотенцем. Зачерпнула ковшом воды из стоящего на лавке ведра, жадно выпила. Отдышалась:
– Ой, мамочки…
Заглянула в печку. Длинной кочергой поправила горящие дрова. Подошла к стоящему в углу сепаратору, нажала кнопку, посмотрела на показатели:
– Совсем ничаво.
Из краника нацедила молока в две литровые бутылки, натянула резиновые соски, дала телятам. Те стали сосать, тараща темно-лиловые глаза.
– Все. Завтра к матерям вас отправляю, – объявила им Саша. – Таперича уж не холодно. А то все мне тут позасрали да позассали, космонавты…
Телята сосали, чмокая, вытягивая шеи. Кошка снова подошла, стала тереться о ногу. Ожидая, пока телята насосутся, Саша подумала про сметану:
«Шесть пачек уж как-нибудь получится, брикет закончу… должно выйти шесть… или пять… нет, шесть… хорошо бы шесть, чтоб сегодня и отправить тогда… А
Когда в бутылках осталось немного молока, Саша отняла их у телят, сняла резинки, налила кошке в плошку:
– На, приставуха…
Мяукнув, кошка метнулась к плошке и стала быстро-быстро лакать молоко.
– Вот и ладно… – Саша ополоснула бутылки под умывальником, поставила на полку.
Всыпала в маленький чугунок стакан гречневой крупы, добавила воды, кинула щепоть соли, положила ложку топленого масла, накрыла прокопченной чугунной крышкой, подхватила чугунок малым ухватом, задвинула в печь. В большом чугунке лежали в воде со вчерашнего вечера почищенные и нарезанные картошки, морковь и две луковицы. Саша вышла в сени, достала из чулана банку китайской свиной тушенки, принесла в избу, открыла консервным ножом, вывалила в большой чугунок. Добавила лаврового листа и соли, подхватила чугунок большим ухватом и также задвинула в печь. Кочергой поправила догорающие дрова:
– Вот и ладно…
Включила сепаратор. Он заурчал.
Саша распечатала новую пачку, вынула шесть стаканчиков из серебристого пластика и шесть крышек с живой картинкой: рыжая корова весело подмигивает большим черным глазом, встряхивает головой, вокруг которой ожерельем вспыхивают алые буквы: СМЕТАНА ХЛЮПИНСКАЯ, 15 %.
Расставив стаканчики на подстолье, подождала, пока сепаратор перестал сбивать и пискнул, замигав зеленым огоньком.
– Поехали! – Саша подставила первый стаканчик под патрубок и нажала красную кнопку. Стаканчик наполнился сметаной. Саша подставила следующий. Сметана белым червем ползла из патрубка.
– Давай, милай, давай, родимый… – Саша наполняла стаканы.
Наполнив пятый, подставила шестой, взмолилась:
– Ну, Христа ради, хоссподи, твоя воля… Урча, сепаратор наполнил и шестой стакан.
– Хоссподи! – радостно засмеявшись, Саша подставила под патрубок граненый стакан.
Сепаратор выдавил полстакана сметаны и отключился.
– Ну, молодец, ну, умничка!
Она поцеловала полукруглый металлический верх сепаратора, включила «сброс». По прозрачному шлангу, тянущемуся к двери, зажурчал мутноватый отцык. Саша взяла пистолет, запечатала шесть стаканчиков серебристо-голубой фольгой, закрыла крышками, подхватила и, прижав к груди, понесла в чулан:
– Вот и ладно.
В чулане на бочке с кислой капустой лежала пластиковая доска, на доске стоял ящик с точно такой же подмигивающей коровой сбоку. Саша открыла ящик. В нем тесно стояли стаканчики со сметаной. Не хватало ровно шести. Саша вложила их в ящик, закрыла его, запечатала широкой липкой лентой, набила код, поставила дату: 19.03.2028.
– Все! – Саша вернулась в избу, взяла со стола дальнеговоруху, включила, набрала.
Дальнеговоруха пискнула, вспыхнула крошечной нечеткой голограммой: парень с заспанным лицом поднял голову с подушки: