Нормандская лазурь

Полянская Наталия

– И это еще хвост где-то потеряли, – закончил Малиновский. – Предположительно, на нем была сцена коронации Вильгельма, то есть Гийома Завоевателя. Говорят, Матильда велела вышить этот ковер.

– Тогда она его точно любила, – пробормотала Ольга. – И сильно.

В зале находилось довольно много людей, однако было тихо. Проходя от одной секции ковра к другой, рассматривая фигурки рыцарей, дам и лошадей, читая старые буквы, Ольга чувствовала себя так, будто погружается в эту историю. Конечно, жизнь тогда была не сахар, полнейшая антисанитария и наплевательство на всякие права, но все же есть

в этом некая суровая романтика. Хорошо судить сейчас, с точки зрения человека двадцать первого века; если бы Ольга жила в одиннадцатом, была швеей и королева Матильда призвала ее вышить такой вот коврик – это оказалось бы величайшей честью. О чем думали девушки, кладя на ткань стежки из шерстяных ниток? Вряд ли предполагали, что их творение переживет века. Мир нестабилен, кругом война, и неизвестно, что будет завтра.

«Как будто тебе сейчас известно», – съехидничал внутренний голос. Некстати вспомнился язвительный Воланд, потешавшийся над предположением, что сам человек управляет своей жизнью. Кто его разберет... может, и не сам. Может, все это судьба – и длинный ковер под стеклом, и чужой чемоданчик в багажнике, и Никита, сосредоточенно слушающий бормотание аудиогида...

Из музея выходили немного пришибленные размахом средневекового творчества.

– Предлагаю следующее, – сказал Никита. – Обедаем здесь, а потом едем в сторону нашего отеля. Честно говоря, я бы повалялся на кровати с книжкой.

– Я бы тоже, – согласилась Ольга. – Только учтите, номер у нас трехместный, других не было.

– Ну, мы же не подеремся. Итак, кто выбирает ресторан?..

Солнце уже спускалось к западу, когда добрались до Трели – небольшого городка в сельской Нормандии, в котором Ольга забронировала отель. Ей было интересно останавливаться не в современных зданиях, а в исторических или хотя бы походивших на таковые, и отель на улице Ле Бур напоминал сельский дом, сложенный из серого камня, с белыми дверьми... Цвели кусты шиповника у входа, а под крышей беспорядочно возились ласточки, прилепившие там свои гнезда.

– Вай-фай тут есть? – деловито осведомился Женька, вылезая из машины.

– В лобби точно есть. Сейчас спросим.

Они зарегистрировались, оплатили пребывание, получили ключ от номера, оказавшегося небольшим, но уютным; мужчины ушли в бар пропустить по стаканчику кальвадоса, а Ольга залезла в душ и некоторое время там блаженствовала.

Когда она вышла, переодевшаяся в юбку и футболку, и спустилась на первый этаж, Никита и Женька сидели у неразожженного камина в комнате для отдыха и резались в шахматы с таким азартом, будто от этого зависела судьба Франции. Не хватало кардинальского облачения, мушкетерской шпаги и здоровенного дога в кадре.

– На раздевание? – осведомилась Ольга, пристраиваясь на мягком диванном подлокотнике.

– Блиц, – невпопад ответил Женька, переставляя фигуру.

– А мы тебя вот так, – пробормотал Никита, двигая ферзя.

Послышалось цоканье когтей по каменному полу; в комнату величественно вплыла собачища неопределенной породы и задумчиво воззрилась на Ольгу, вывалив розовый язык из впечатляющей пасти.

– Собака Баскервилей, – сказала ей Ольга. – Не ходите на болота ночью, сэр Генри. Овсянка, сэр.

–

Это Диабло, – объяснил Ник, не оборачиваясь – видимо, знакомство с собакой и ее хозяевами он уже свел.

– По нему заметно.

– Шах и мат, Женька.

– Да ну тебя.

Ильясов всегда расстраивался, когда проигрывал, – такое у него было свойство натуры. Собачища Диабло подошла ближе, обнюхала Ольгину коленку и заулыбалась во всю клыкастую пасть.

– Хорошая, – сказала Ольга, начесывая за ушами это чудо природы. – Блохастая небось, а все равно хорошая. Ты тут живешь, да? Собачка кардинала, да? Его высокопреосвященство нам обещал на свете райское блаженство!

Диабло счастливо жмурился и шумно дышал.

Устроились за столиком у открытого окна, заказали легкий ужин (после плотного обеда в Байё еда уже не утрамбовывалась) и сидели до сумерек, пока сад не замерцал огоньками светлячков. Ресторан оказался полон, отовсюду звучал смех, свежие цветы на столике топорщились пахучими лепестками, свечи мерцали в стеклянных подсвечниках. С наступлением сумерек разожгли камин, и сухое потрескивание пламени навевало мысли о чем-то уютном – посиделках на бревне у костра, если отправляешься в поход, гитарных переливах и дружеских плечах, подпирающих тебя с обеих сторон.

– Значит, так, – сказал Женька, когда унесли тарелки из-под десерта, – уйдите с глаз моих оба. Я буду читать секретные бумаги и, если меня застрелят шпионы, не хочу, чтобы вы пострадали.

Чемоданчик, захваченный из номера, стоял тут же. Ильясов вытащил из чехла ноутбук.

– Вай-фай тут ловится, я проверял. Словаря-то с собой нет.

– Ты и так хорошо переводишь, – польстила ему Ольга.

– С пятого на десятое, – не поддался на провокацию Женька. – Все, идите отсюда.

– Прогуляемся? – предложил Никита.

– Ты же хотел поваляться на диване с книжкой.

– Книжка никуда не денется. Давай немного пройдемся.

Они вышли за территорию отеля и пошли по улице, уже притихшей, засыпающей. Лениво залаяла собака за ближайшим забором, ей ответила вторая, и обе быстро угомонились, сочтя свой гражданский долг выполненным. Почти все дома стояли темные, их обитатели либо отсутствовали, либо отправились на боковую.

– Раньше, – задумчиво сказала Ольга, – я хотела в следующей жизни стать коалой. Или ленивцем. Чтобы долго-долго спать, целыми днями, просыпаться, жевать и снова спать. Но теперь мне кажется, что достаточно стать француженкой.

Никита засмеялся.

– Почему?

– А ты не заметил? Утром мы выезжаем, все еще закрыто, кроме булочных. Вечером все спят. Рай на земле.

– Рай на Мальдивах, – сказал Никита. – Вот где нечем заняться, только скатов гладить. Лежишь под пальмой и потягиваешь коктейль.

– Ты был?

– Да, летал в позапрошлом году.

– С девушкой?

Малиновский помолчал. Он шел, засунув руки в карманы джинсов, и внимательно смотрел под ноги.

– Да нет, без девушки, – ответил он наконец. – Год какой-то был, без отпуска, я работал, работал... Ну и махнул на десять дней на острова. Спал, ел, купался и загорал. Растительное существование. Именно этим, по слухам, Адам и занимался в раю, пока Ева не уговорила его вкусить от древа познания.