Нос. Том 2
Шрифт:
Они продолжили что-то играть и петь. Я смотрел на его гитару, и я слушал её музыку, которая не всегда мне нравилась, вызывая во мне раздражённую неприязнь, но мне было комфортно смотреть в одну точку. В какой-то момент он начал раздражающе хорошо играть. И вообще он был раздражающе хорош. Не обделён внешностью, деньгами, и имя у него как у всех самодовольных и самовлюблённых уебанов… И этим он меня раздражал. Я не завидовал ему. Потому что не хочу быть на его месте. Я хочу быть лучше него. Он – мой противник…
В какой-то момент из или
– Ты смотришь на меня так, будто бы готов убить меня…
На секунду я замешкался, а затем чуть двинулся корпусом вперёд и холодно и угрожающе сказал:
– Поверь мне… Если бы я начал убивать людей…
– То вас бы не осталось! – с громкой радостью и улыбкой от угаданной фразы сказала она.
Я молча повернулся к ней:
– …Тупая ты сука… Если бы, блять, я хотел, чтобы ты это сказала, то я бы, блять, дал тебе знать, нахуй! – крикнул я ей.
Она резко отвернулась, обдав меня своими мерзкими рыжими волосами, а я закрыл глаза и начал слушать треск саранчи. На их фоне работал телевизор, по которому тоже трещали кузнечики. Я открыл глаза, потому что они всё равно ничего не закрывали.
Большая чёрная обезьянья горилла сидела в углу, ехидно улыбаясь и кивая мне головой. «ХА-ХА-ХА-ХА!» – я ощутил, что в моей голове очень смешно, и оно проявляется чувством очень смешного смеха, и с небольшой задержкой я выпустил его наружу, сидя у этой обезьяны на руках, выдув весь свой смех в её шерсть. Она продолжала улыбаться и качать головой.
– Как её зовут?! Я помню, как её зовут, но не помню! – нервно мой палец указывал обезьяне на диван. Туда же я повернулся и сам, чуть не упав на столик с ключами в углу.
– Возьмите баклажан, – сказал приятный мужик в самом расцвете сил и зелёновом свитере, поправляя очки и кабачок в своих руках из телевизора.
Я внимал его доброму лицу и чёрным волосам, хотя и трудно было поспевать взглядом за неугомонным телевизором. Я кинул в него тапок, чтобы он остановился. Тапок никогда не долетел.
– Отрежьте ему попку. Ножом сделайте глубокое ромбовое отверстие вглубь. Достаньте сердцевину с семенами. Закруглите ромб в более натуральную форму. Расширьте отверстие, поскоблив ножом содержимое кабачкового тоннеля. Расширьте до комфортного размера. На стенках останутся рельефы и семена. Кому-то это может понравиться. Другим же я рекомендую взять твёрдый огурец и немного поработать им внутри для смягчения стенок. После этого можно приступать. Кабачок дарит прохладу и интересные ощущения. И звук. А после этого можно его промыть, порезать, приготовить и съесть! – весело закончил он, но, после небольшой паузы, дополнил: – Но, всё-таки, попробуйте ещё и дыню.
– И ВОТ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?! – обернулся я, не увидев больше Максима за спиной. Где я был? В парке? В… В… Где?
Видимо, моя долгая прогулка уже завершилась, раз я снова дома. В квартире. У друга дома. В квартире дома друга.
Внезапно оказавшийся перед моим лицом краМ, пылая что-то рассказывал,
– И вот представляешь?! Чарльз Мэнсон читал Пушкина! Знаешь, как я это понял? Это всё на поверхности буквально. «Сказка о царе Салтане». Там была фраза, типа, «А во лбу звезда горит»! Ну? Улавливаешь? Свастика – это солнце. Солнце – это звезда. Звезда во лбу – это свастика во лбу. Третий глаз! Бля-я, как же никто не догадался ещё, а? – он довольно откинулся на спинку дивана он.
«Что же я наделал? – взволновался я. – Я, – русский, российский, русскоговорящий, знающий Пушкина, читавший Пушкина, родившийся на родине рядом с его родиной, родом своим относящийся, причастен к серийному убийце, восвхв… восхвавляемыймым тем, кого я знаю, с кем знаком, причастен к серийнмо убийце…».
В машине Андрея я чувствовал себя в безопасности. Мы ехали ночью. Я думал, что мы уже давно приехали. Видимо, заснул, пока ехали. Я посмотрел на него и сказал:
– Ты должен говорить или ты не должен говорить.
Не отвлекаясь от дороги, он слегка повернул радио громкостью, откуда раздался его голос, паузищийся без помех:
– С твоими проблемами… С твоим потенциалом… С потенциалом твоих проблем глубоких… Есть не стоит. Когда твоя норма была нормальной? Она же и так искажена постоянно естественным путём. А теперь… Нельзя забывать про пагубное влияние пагубных личных качеств на пагубные условия… Как говорил великий физик, чью фамилию я не помню… «Минус на минус даёт плюс»!
– Я не страдаю от лишнего веса, – ответил ему я. – И вообще. Ты такую тупость сказал. Такая тупая тупость… тупая! Ты вообще не умный человек. Ты… Полу… Умный! Иди еби… Беспризорниц.
– Не обижай меня, я же ничего плохого тебе не сделал, – сказал он уже вживую.
– Затокакоесообщениенарадиоотправил! – мои губы еле двигались.
– Так ты ж… У тебя твоя хуйня накладывается на не-твою хуйню, понимаешь?
– Понимаю.
– Ну и по итогу получается…
– Хуёвая хуйня! – вскрикнул я и почувствовал себя неловко, ведь мы, вроде, до этого минут двадцать разговаривали о режиме работы гирлянды на новогодней ёлке на центральной площади.
– Ну и зачем ты так? Совсем себя не контролируешь? Возьми себя в руки, и будет всё нормально говориться, – покачал головой Андрей.
– Спасибо, – протянул я ему руку, которую он пожал, улыбнувшись.
По ощущениям, мы ехали уже второй день. Машина как будто не двигалась с места. Я оглянулся в окна и увидел Автозавод.
– Ну и что? – спросил я?
– Как что? Пошли работать, смена начинается! – сказал он, заглушил машину и вышел из неё.
– Я постарался поймать волнующуюся ручку двери, поймал, открыл дверь, но ощутил, что мои глаза как-то слабо держатся на своих местах, и, перестраховываясь, закрыл их, и мои ноги запутались на выходе и я ёбнулся на холодную землю, которая по ощущениям как ковёр, с которого я так не хотел вставать, видя в его ворсинках целый мир.