Носорог для Папы Римского
Шрифт:
Гроот и Бернардо нашлись тремя улицами дальше — они непринужденно шагали рядом с тремя охранниками. Сальвестро показалось, что Бернардо опять упражняется со своей пикой.
— Я останусь здесь, — прошептала Амалия, хотя до тех было пятьдесят ярдов. — Приведи их. — Она присела в ближайшем дверном проеме. — Ну, иди же! — прикрикнула она на него.
Когда Сальвестро рысью приблизился к ним, все пятеро остановились. Стражники в темных одеяниях смотрели на него с опаской.
— Вот ты где! — вместо приветствия сказал Гроот. — А мы тебя искали. Надо было
— Вы хорошо потрудились, — сказал тогда один из солдат. — За все про все — толстые кошельки.
— Слыхал, а? — встрял в разговор Бернардо.
Сальвестро усмехнулся.
— Толстые кошельки! Славно! — Он посмотрел себе под ноги. — К несчастью, я оставил там кое-какие вещи. Вам с Бернардо лучше бы вернуться и помочь мне с ними.
— Обо всем уже позаботились, — сказал тот же солдат, что и раньше. — Возвращаться без надобности.
— Какие еще вещи? — спросил Гроот. — Нет у тебя никаких вещей.
— Пойдем, Гроот, — сказал он, но Гроот не шелохнулся. Сальвестро посмотрел на солдат, затем на Бернардо. — Бернардо? — Гроот и Бернардо не отрывали от него взглядов. — Они все мертвы, — выпалил он.
Один из солдат положил руку на эфес меча. Другой ошеломленно затряс головой. Сальвестро стоял неподвижно.
— У него ум за разум зашел, — сказал наконец Гроот.
Ближайший из солдат бочком отошел и стал кружить позади. Сальвестро следил за ним краешком глаза.
— Ты прав, — сказал он, отступая.
Бернардо, подняв пику, переводил взгляд с Сальвестро на Гроота и обратно. Сальвестро пятился, пока не отошел на двадцать ярдов от ближайшего к нему солдата.
— Сальвестро! — позвал его Гроот. — Не дури!
Он потряс головой, продолжая пятиться.
Амалия по-прежнему оставалась в своем укрытии.
— Что, не хотят идти? — спросила она.
Сальвестро оглянулся. Пятеро оставались там, где он их покинул, неразличимые в темноте. Колокола продолжали лязгать, нестройно и несогласованно.
Они быстро пошли, причем Амалия шагала впереди, ведя его обратно к дому. Едва они добрались до следующей улицы, как услышали звук шагов то ли одного человека, то ли нескольких. Амалия скакала вприпрыжку, платье ее взмывало и опадало. Услышав, что их преследуют, девочка стала двигаться быстрее, и Сальвестро запыхался, стараясь поспевать за ней. Они свернули за последний угол перед домом, а шаги позади то стихали, то слышались снова, то отставали, то приближались. Когда дом стал виден, девочка неожиданно повернулась к нему, белая ткань платья завихрилась, и Сальвестро почувствовал, как крошечная ладонь хватается за его собственную и как его оттаскивают в сторону.
Перед домом было еще больше солдат, факелов, людей, выкрикивавших приказания с оттенком смятения в голосе. К дверям подогнали крытую двуколку. Это для трупов, подумал Сальвестро. Они с Амалией присели на корточки в темном проулке между двумя заброшенными домами. Всем
— Быстрее! — прикрикнула Амалия.
Они почти достигли дальнего конца. Там, где стены домов заканчивались, он почувствовал, что земля под ногами круто идет под уклон. Услышал плеск воды. А потом крик:
— Сальвестро!
Он донесся с улицы, а потом в узком проулке — поздно! — появился кто-то с задранной кверху пикой, издавая рев.
— Бернардо, — заметила Амалия, боком, по-крабьи спускаясь по склону.
А Сальвестро, находившийся выше, оглядывался на великана, который, содрогнувшись, остановился и разинул рот при виде солдат — теперь они его видели, и Бернардо видел, что солдаты его видят (Сальвестро, сердце которого ухнуло в пятки, отметил Остановку, затем Упор Ногой: то и другое предшествовало счету «один, два, три», который вел каждый хорошо натасканный пикинер). Крики, стук лошадиных копыт, затем снова: «Сальвестро!», на этот раз звучавшее жалобно. Он перепуган, подумал Сальвестро.
— Бедный Бернардо, — сказала Амалия, которая достигла дна канавы и вброд пробиралась через зловонный поток черной жидкости-сбитый с толку Бернардо озирался так, словно прирос к земле. — Они отрубят ему голову.
— Бернардо! Бернардо! Сюда, вниз! Сюда! — Это был его собственный голос.
— Глупый Сальвестро, — сказала Амалия, плывя на спине по течению: невесомый белый посланец неба на фоне черноты. — Он приведет их сюда, и тогда они отрубят головы всем нам. Кроме меня.
Какую-то секунду Сальвестро думал с замершим сердцем, что Бернардо его не слышит, потом тот повернулся и, топоча ногами, неуклюже побежал по проулку: тело его было огромным черным силуэтом, а пика высекала искры, ударяясь о стены. Он преодолел больше половины пути, когда в дальнем конце проулка раздался грохот копыт и появился полковник, пришпоривая коня, устремляя его вперед, словно всепоглощающую тень, поблескивающую металлом и фыркающую ноздрями; в каждый миг животное покрывало большее расстояние, чем представлялось возможным. Бернардо же, казалось, бежит все медленнее и медленнее, пока Сальвестро не понял, что великан не успеет.
Это был выступ дымохода, дошло до него позже. Конь вместе со своим всадником остановились как вкопанные. Только что они неслись во весь опор. Через мгновение — замерли. Конь издал ужасающее ржание, но это было ничто по сравнению с воем, вырвавшимся из глотки полковника. Конь и всадник застряли намертво, но в голосе полковника звучала не боль. В нем были ярость, желание, жажда, вонзить им в черепа металл. Солдат смотрел на них с открытым ртом, источая ненависть, пока Бернардо несся вперед с Сальвестро, а потом они кубарем катились под откос, чтобы приземлиться в застойной темной воде глубиной три фута.