Ностальгия

Поль Игорь Владимирович

— Ясно, сеньор тененте! — вспыхивает ушами пламенный революционер.

— Подберите себе корректировщиков из групп связи, спросите, кто сам вызовется. Скоро потребуется стрелять не просто так, а в конкретную цель. Неделю даю. А пока начинаем тренироваться. Отрабатываем развертывание в боевое положение. Вы двое — чего уставились? Сюда, быстро. Это ваш командир группы. А это ваш.

Теперь у Лулы вспыхивают и щеки. Такого неожиданного повышения он не ожидал. Рассудительный Гинле довольно крякает.

— Не сомневайтесь, сеньор тененте, все будет как надо. Ты, дылда, топай ко мне. Хватай плиту. Да не так, гнилой

початок! Спину сорвешь, пес блохастый. Как зовут-то тебя?…

Поздно вечером моя прилипчивая троица, держась на почтительном удалении, сопровождает меня на конспиративную квартиру. Номер в скромной гостинице — трехэтажном здании, окруженном тропической зеленью. По ночам пальмы уютно шелестят в раскрытое окно своими опахалами. Миленькая смуглая горничная не прочь обслужить меня лично.

— Сеньор турист желает чего-нибудь еще? — спрашивает она с вежливой улыбкой, складывая руки на животе, что здорово подчеркивает ее красивый бюст за накрахмаленным белым вырезом.

Горничная вне политики. Она мечтает купить крохотный двухместный автомобильчик. Она привыкла обслуживать богатых постояльцев, а не всяких босоногих скотов, как она называет зачастивших в номера революционеров. В спокойную ночь она непрочь подработать дополнительно. Она не проститутка, боже упаси! Она просто любит богатых и уверенных в себе мужчин. Приработок даже доставляет ей удовольствие. К тому же делает ближе заветное двухместное чудо с открытым верхом.

— Спасибо, сеньора, — вежливо улыбаюсь я, — Больше ничего не нужно.

— Спокойной ночи, сеньор, — горничная ничем не показывает своего разочарования. Моя мягкая усталая улыбка волнует ее. Она усаживается за столик в своей каморке и представляет, как этот высокий белый мужчина с грустными серыми глазами целует ей шею. И к черту автомобильчик! Но скромность не позволяет ей сделать первый шаг. И она запирает дверь и оглаживает свои тугие бока. “Жаль, что я не в его вкусе” — думает она с легким томлением.

Я же вытягиваюсь на просторной мягкой шконке и представляю на ее месте Шармилу. Чувствую ее запах. Тепло кожи. Легкое прикосновение губ. Запах парного молока во время поцелуя. Легкая грусть смешивается во мне с тревогой — как ты там, тростинка моя? Жива ли? Течение крутит меня в диком водовороте событий. Я плаваю, как щепка, то ныряя, то вновь выскакивая на поверхность. Я уже давно не властен над течением своей жизни. Больше всего я боюсь того счастливого дня, когда меня выбросит на берег. Что я буду делать? Сможет ли Шар пойти со мной? Смогу ли я позволить ей это? Хочу ли я этого, наконец? Что ждет нас после того, как мы сползем с постели? Что мы умеем, кроме как убивать?

— Спокойной ночи, милая, — шепчу я в подушку и проваливаюсь в сон.

11

Как говорил когда-то Калина, «первый блин комом». Что такое «блин» я понятия не имею, видимо, что-то из очередной национальной кухни, но что наша дебютная акция вышла комковатой, это точно. Началось с того, что группы выдвинулись на исходные не вовремя. Минометчики уже начали палить в белый свет, как в копеечку, стараясь попасть по зданию городского управления Революционной Безопасности, и отстрелялись успешно, а мы продолжали торчать в подвалах и квартирах вокруг комендатуры, под их далекое буханье, дожидаясь, когда прибудет второй номер одной из пулеметных групп. Все бы и ничего,

да только у потерявшегося бойца при себе были магазины к пулемету, а начинать атаку без запланированного прикрытия я не хотел. Наконец, когда ожидание превысило все мыслимые нормы, скрепя сердце я разделил между пулеметами боекомплект второй группы.

— Огонь с предельно близкой дистанции и только короткими очередями, — инструктирую я приунывших пулеметчиков. — Услышу, что бьете длинными — пристрелю как собак.

— Ясно, сеньор тененте, — нестройно отвечают они.

— Вперед, на исходные. На стрельбу с флангов не отвлекаться. Что бы не происходило — ваш сектор огня только перед вами.

— Сеньор тененте, у второй группы тяжелого оружия проблемы, — докладывает запыхавшийся посыльный из группы связи, — у гранатомета села батарея, стрелять смогут только одиночными и без точного прицеливания.

— Передай группе оружия — пускай выдвигаются на расстояние 50 метров от ворот. По моей команде — огонь по воротам прямой наводкой.

Хозяин захваченной квартиры, в которой я расположился вместе с первой группой гранатометчиков, испуганно улыбается мне сквозь неплотный кляп. Сидит в глубине комнаты, скрытый от окна массивным шкафом. Веревки опутывают его, словно диковинный кокон. Убивать его, как это обычно делается при силовых акциях, не стали. Я настоял.

— Мы и так минометным огнем кучу посторонних покрошим, давайте уж обойдемся без лишних трупов, — заявил я при подготовке.

— Подумаешь. Лес рубят — щепки летят, — непонятно отвечает Лео.

— Лео, мы готовим захват города, не забыл? Хочешь, чтобы после прихода имперцев вас отлавливали, как бешеных собак? Я в этом не участвую.

— Хорошо, убедил, — нехотя соглашается он, — Никаких лишних жертв.

Я вижу жалость ко мне — мягкотелому имперцу. «Тоже мне — убийцы», мелькает в его голове. «Мои „Мангусты“, вот кто настоящие убийцы. Кровь обновляет прогнившее общество. К тому же нам платят не за справедливость, а за страх и хаос». И вот теперь перепуганный до полусмерти хозяин, прекрасно осведомленный о методах революционеров, исходит предсмертным потом и улыбается мне жалко, лихорадочно размышляя — помогут ему свернутые в трубочку акции «Тринидад Стил», что лежат в тайнике в ножке шкафа, если их предложить мне — неподкупному революционному командиру, или его смерть — решенное дело? Он мучается, борясь с кляпом и одновременно всем своим видом старается показать — это не то, что вы думаете, сеньоры революционеры, я понимаю правила, только вот пару слов тихонько сказать хочу, и еще он боится на меня смотреть — первое правило террориста — убирать свидетелей, знающих его в лицо.

— Успокойся и сиди тихо, — говорю в окровавленное лицо — кровь стекает с разбитого лба, куда его приложили кастетом как только он открыл двери «посыльному», — Тебя не убьют. У тебя алиби — тебя оглушили и связали.

Он часто— часто кивает головой, не сводя с меня повлажневших по-собачьи преданных глаз. Группа оружия не обращает на хозяина ни малейшего внимания. Щепки. Отработанный материал. Стул, на котором тот сидит, и то более полезен, чем этот перепуганный бифштекс. Расположившись у окна за поваленным набок столом, бойцы с хлюпаньем смакуют холодное баночное пиво, найденное в холодильнике. В головах у них -пустая безмятежность. Это их привычная жизнь.