Новая хозяйка собаки Баскервилей
Шрифт:
– Перестань! Глупости не говори, его можно обучить! – Мама привстала на диване и, показывая свою перебинтованную руку, провозгласила. – Вот я же смогла его научить открывать двери в комнаты!
Катина мама жила в старом доме, где были высокие потолки с «фруктовой» лепниной – по периметру комнат гнездились ананасы, яблоки, виноградные кисти. Понятно, что двери в таком доме были высокие, тяжелые, из настоящего дубового массива. Открыть такую дверь было непросто даже для такого большого пса, как Гектор.
– Мам,
– Я не могла себе позволить запирать животное в комнате…
– Зря, он жрет все подряд, – виновато сказала Катя.
– Но собаке требуется движение, – мама властно остановила дочь. – Я привязала к ручкам дверей детские шарфики…
– Какие?
– Ванины, очень удобно, знаешь ли. Гектор брал зубами, тянул на себя, и дверь открывалась…
– А что же случилось? – Катя указала на мамину забинтованную руку.
– Он открывал, и я открывала с другой стороны. Я его, видимо, напугала…
– Так что, он тебя укусил?! Мама, ты не волнуйся, у него есть прививки, но на всякий случай давай съездим к врачу!
– Не надо, он меня не кусал, я тоже испугалась и случайно ударила его рукой по голове. Очень неудачно, пальцы не успела в кулак собрать. Ты мне скажи, как ты съездила к своим следователям?
– Мам, ты точно не хочешь врача навестить? Ты точно просто ушибла пальцы. Может, ты мизинец сломала?
– Ничего я не сломала! Успокойся! Как ты к следователям съездила?
– Нормально. Вопросы задавали все те же самые, что и на яхте. Почему я в лесу оказалась со Спиридоновым…
– Да, кстати, а почему ты оказалась там? И с ним? Меня даже больше интересует вторая часть вопроса. – Мама устроилась поудобней на подушках. Похоже, она наслаждалась положением легкораненой. Перевязана у нее была рука, но диван в подушках и с пледом как бы намекал на ущерб нижних конечностей. Даже мамины движения были подчеркнуто осторожны и нерешительны. Катя, прежде чем ответить на вопрос, еще раз уточнила:
– Мам, точно с тобой все в порядке?
– Точно. Ты мне сделай чай с бергамотом, положи на тарелочку большую грушу и кусочек бородинского хлеба. Все-таки, когда постельный режим, надо есть поменьше.
Катя про себя улыбнулась и пошла на кухню. С одной стороны, она была рада не отвечать на мамин вопрос, а с другой – поговорить хотелось. О поездке на яхте, о новом знакомом, о Евграфове.
– Ну, ты скоро?
– Мам, я воду кипячу…
– Чайник кипятит, а ты давай хлеб, грушу и сюда приходи. Мне не терпится узнать, что там у тебя вчера было. Мне же твой «кенар» звонил…
– Мам, сто раз просила, не называй Мишу «кенаром». – Катя подала матери тарелку с ломтиками груши и хлебом.
– Не обижайся, но он «кенар» и есть… Поет, поет, поет…
– Это я и так знаю… Так зачем он звонил?
– Жаловался на тебя. Говорит, мужчин в дом водишь, а там, как он выразился,
– Он не соврал. И сын еще ребенок, и мужчину вчера в дом привела. – Катя опять исчезла на кухне, чтобы налить чай.
– Что за мужчина? – Мама откусывала кусочки груши.
– Мам, это директор нашего торгового центра. Он привез мне бумаги подписать, а заодно довез до следователя.
– И все? Так по какой причине возмущается твой муж?! Кстати, тебе не кажется, что вам пора официально развестись? Я себя чувствую совершенно по-дурацки, когда называю его «мужем»! Не могу же я каждый раз добавлять «так сказать». Так сказать, муж.
– Мам, а если его назвать Мишей?
– Можно, но это что-то ласковое, а этих чувств я к нему не питаю. Так что же мужчина, он же директор?
– А ничего, я после того, как вышла от следователей, поняла, что ужасно голодна, а дома обед. Вкусный. Я его и пригласила. А дома был Миша.
– Как интересно! И что же?
– А ничего. Светская беседа за котлетами и борщом.
– И… – мама запнулась, – и Миша был за столом?
– Да, конечно. Поговорили о пении, об армии, о том, что мой суп пересолен. Это Миша, естественно, сказал.
– Понятно. Могла бы не уточнять. А что же директор, как его, кстати, зовут?
– Валентин Петрович.
– Хорошо зовут. Нестандартно. Валечка. – Мама доела корочку хлеба. – Хотя, пожалуй, я бы не смогла так зятя называть.
– Мам, он твой ровесник. Ему много лет… – Катя не сразу осознала свою бестактность.
– Мне не много лет. Мне столько лет, сколько надо. Но ему – много!
Катя поняла маму с полуслова. «Он для тебя старый!» – так можно было понимать ее слова.
– Да нет, у нас абсолютно деловые отношения, он просто разрешил мне занять помещение под магазин. Потом немного помогал. А вчера ждал, пока со следователем разговаривала. Конечно, Миша мог бы проводить, но он не удосужился.
– Он просто не считает нужным обращать на тебя внимание. Он уже не берет тебя в расчет. Ты – прошлое для него. И это прошлое он просто использует. И живет с тобой только потому, что не нашел, к кому уйти.
– Мне кажется, он просто не способен на самостоятельную жизнь. Может, я его разбаловала?
– Ага, ты виновата? Заблуждение многих женщин. Если бы ты ничего для семьи не делала, то вы бы жили в грязи, в холоде, на супах из пакетиков и банок. Ничего бы не изменилось. Он бы не стал другим. Потому что в Мише твоем нет потенциала. Потенциала самостоятельности.
– Это что-то новое.
– Ничего нового! Это старо как мир. Есть особи, приспособленные к жизни, а есть неприспособленные. И таких даже чувство долга не спасает. Они просто не знают, что с ним делать, мучаются от сознания собственной бестолковости и лени и в конце концов спиваются.