Новая встреча. Неизданные беседы
Шрифт:
Да, мы предпочитаем обойти эту тему молчанием.
В поэме Манрике [142] она тоже замалчивается, там говорится: «Наши жизни суть реки, / они устремляются в море, / а море есть смерть». Но там ничего не говорится о теле умершего, которое станет гнить.
В связи с темой смерти я хочу напомнить ваши слова о Валери, вы говорили, что в «Кладбище у моря» дана умозрительная картина смерти. И вы вспомнили, что он написал также поэму «Юная парка». Размышления о смерти чрезвычайно характерны для испанской поэзии.
142
Манрике Хорхе (1440–1479) — испанский поэт. Автор поэмы «Строфы на смерть отца», ставшей в испаноязычных странах хрестоматийной.
Без сомнения, тема смерти всегда присутствует в испанской поэзии, и в прозе тоже; но в испанской прозе есть и такая непоэтическая тема, как голод, не правда ли?
(Смеется.)
Да, кажется, что их протагонисты все время крадут один и тот же сыр. (Смеется.) Это и есть их плутовство [143] .
16. Рассказ «Непрошеная» [144]
143
Намек на испанский плутовской роман. Этот роман возник в XVI веке, в XX веке были неоднократные попытки возродить его — например, в 1944 году Камило Хосе Села (1916–2002) написал «Новые похождения и злоключения Ласарзшьо с Тор- меса».
144
Рассказ входит в сборник Сообщение Броуди (1970).
Освальдо Феррари: Много раз, Борхес, мы с вами говорили об Адроге; сейчас, как мне кажется, мы могли бы поговорить и о другом местечке, связанном с вашим именем.
Хорхе Луис Борхес: О Турдере [145] . Конечно же, о Турдере и о братьях Иберра.
(Смеется.) И об одном из ваших рассказов, который, как я знаю, вы любитео «Непрошеной».
Да, «Непрошеная». Этот рассказ… я задумал выразить в нем одну абстрактную идею, и это не предвещало ничего хорошего; эта идея, эта мысль — о том, что подлинной аргентинской страстью является дружба. Когда Эдуардо Мальэа опубликовал «Историю одной аргентинской страсти», я подумал: аргентинская страсть, ну да, конечно же, есть и другие страсти — например, вожделение, но аргентинской страстью, достойной восхваления, может быть только дружба.
145
Турдера — пригород Буэнос-Айреса.
В этом смысле книга Мальэа меня разочаровала, но только в этом смысле, а не в другом [146] . И я задумал написать рассказ на тему дружбы; рассказ, в котором бы утверждалось, что дружба, как правило, значит для нас больше, чем любовь. И вспомнил слова старого дона Николаса Паредеса из Палермо, местного главаря; он сказал: мужчина, который, расставшись с женщиной, думает о ней больше пяти минут, — это не мужчина, это… и он добавил словцо, которое я здесь не рискну повторить. И я подумал: я напишу рассказ, в котором покажу двух мужчин, что предпочли дружбу любви к женщине. Понятие дружбы сейчас запачкано, скажем так, содомским грехом, и я подумал: чтобы ни у кого не закралось в голову подобной мысли, я сделаю этих мужчин родными братьями. Я стал искать подходящих персонажей из простонародья и воскликнул: черт побери, действие очень многих моих рассказов развертывается в Палермо. Я стал подыскивать какой-либо другой район, в котором тоже немало таких, кого называют поножовщиками. И тут я вспомнил о Турдере и о братьях Иберра; а затем стал писать историю о двух братьях, двух поножовщиках. Упомянул об их прошлом погонщиков и скотокрадов, возможно, картежников, и вне сомнения, телохранителях местных каудильо. И решил: между ними встает женщина; старший понимает: их дружба — под угрозой, они могут стать соперниками. Старший брат — это единственный персонаж рассказа, который что-либо говорит. Он пытается хоть как-то исправить ситуацию. Ну, к примеру, он, зная, что младший брат влюблен в его женщину, уезжает на ночь из дому и говорит брату: вот тебе женщина, если хочешь, пользуйся. Разумеется, брата не пришлось долго уговаривать, и с этой ночи они стали делить ее. Женщина предпочитала младшего, и старший стал ревновать, а затем продал ее в публичный дом. Но однажды браться встречаются в этом доме, в Мороне [147] — они дожидались своей очереди к ней. Тогда они выкупают ее и привозят назад, в Турдеру; однажды старший говорит младшему, что нужно отвезти выделанные кожи (у них была повозка и быки). Так как я знал концовку рассказа, то в самом начале упомянул и о повозке, и о волах. Они ехали по пустынной равнине, и настал момент, когда старший брат должен был сказать младшему, что он убил женщину. И вот — а я диктовал рассказ своей маме, так как в то время уже потерял зрение, — и вот, когда настал этот момент, я сказал: «Весь рассказ зависит от фразы, которую старший брат должен произнести». Он должен ее сказать, должен сказать коротко и действенно, словно сентенцию. И я спросил маму: «Как старший должен сказать младшему, что он убил женщину и что ему нужен помощник для того, чтобы закопать ее, чтобы скрыть ее труп», ну, и тому подобное. Мама молча посмотрела на меня и ответила — очень внятно, четко: «Я знаю, что он сказал». «Я знаю, что он сказал», — словно она видела мое видение, мой рассказ. Она не ответила: «Я знаю, что он мог бы сказать». Нет, именно так: «Я знаю, что он сказал»; в тот момент мое видение было ее реальностью. «Напиши эту фразу», — ответил я. И она записала и затем прочла ее мне: «За работу, брат; сегодня я убил ее» [148] . Фраза — поистине совершенна.
146
См.
147
Морон — западный пригород Буэнос-Айреса.
148
Перевод В. Кулагиной-Ярцевой.
Да, она совершенна.
Ее начало: «За работу, брат»; тем самым говорящий показывает, что он — старший и что брат обязан ему подчиняться; затем он говорит: «Сегодня я убил ее», он не вдается в ненужные детали, задушил он ее или зарезал, — к чему это? — «я убил ее». Брат безропотно подчиняется, они закапывают труп; рассказ завершен.
Их связывало слишком многое. Даже преступление.
Да, их связывало многое. Но ясно, что было спасено самое драгоценное: дружба братьев.
Да, конечно.
17. Оскар Уайльд
Освальдо Феррари: Борхес, вы постоянно цитируете двух писателей-ирландцев, которые оказали воздействие сначала на английскую литературу, а потом и на мировую.
Хорхе Луис Борхес: Один из них — Бернард Шоу, не так ли?
Да, один — Шоу, а второй — Оскар Уайльд.
Ну что же, но мы забыли о Джордже Муре [149] , мы забыли о Свифте, мы забыли об Уильяме Батлере Йейтсе…
149
Мур Джордж (1852–1933) — английский (ирландский) прозаик.
Но за столь короткое время, отведенное нам, очень трудно…
Крохотный остров, с населением всего-то в шесть или семь миллионов, и дал миру столько гениев! Просто поразительно.
Да.
А вместе с тем есть обширнейшие края, что не дали миру почти никого; а Ирландия… начиная со Скотта Эриугены [150] мистика и пантеиста IX века, и кажется невероятным, что он существовал, но вместе с тем он был, и он был при дворе Карла Лысого [151] , и переводил с греческого, поскольку тогда во Франции греческого никто не знал, но зато его знали ирландские монахи; в общем, сверхъестественное количество гениальных людей дала миру Ирландия.
150
Скотт Эриугена Иоанн (810–877) — ирландский богослов, философ-неоплатоник. С начала 840-х годов жил во Франции.
151
Карл Лысый (Карл И; 823–877) — король Западно-Франкского королевства с 840 года, император франков с 875-го.
И кажется, она дала более всего гениальных людей критического ума; Шоу и Уайльд тоже относятся к таким, не правда ли?
Ну что же, Шоу, например, сказал, что англичане — сентиментальны, а ирландцы — недоверчивы и ироничны.
И Шоу, и Уайльд обладали талантом острословов, умели быть афористичными…
Но мы забыли еще об одном ирландце, которого часто упоминал Бернард Шоу, — о герцоге Веллингтоне, Артуре Уэлсли, и о другом писателе — о Конан Дойле, он, хотя и родился в Эдинбурге, был ирландцем.
Но, кажется, именно Шоу и Уайльд язвительнее всех других отзывались об английском обществе.
…Да, но мне ка/кется, что англичанам нравится, когда их высмеивают; это такая своеобразная дань, налог, что взимается в пользу Англии. А вот еще одна странность англичан: в каждую войну выбирать себе в качестве героя кого-либо из вражеского стана. Например, в Первую мировую войну это был капитан «Эмдена» [152] , а также кто-то из немецких летчиков, которым они восхищались. А во Вторую мировую войну героем для них стал Роммель. Англичанам, если Англия воюет с какой-то страной, просто необходимо восхищаться кем-либо из этой страны; у них — культ героев, и этот культ распространяется даже на их врагов. В других странах такого нет.
152
«Эмден» — немецкий крейсер, в начале Первой мировой войны успешно действовавший против англичан.
Чрезвычайно интересное наблюдение.
Но это же видео невооруженным глазом.
Не стану спорить.
Или, например, Наполеон; он был, без сомнения, главным врагом Англии, а сколько у него было сторонников среди англичан?! Когда Байрону сказали о победе под Ватерлоо, он воскликнул: «I am damned sorry», то есть: «Ах, как жаль!» Для него была предпочтительнее победа Наполеона над англичанами и немцами. И я вспомнил открытое письмо Стивенсона; это было в начале войны в Южной Африке [153] , и он написал, что для чести Англии надлежит вывести войска, что была допущена ошибка, но, если войска будут выведены, ее можно исправить. Это письмо он опубликовал в «Таймсе», и никто за это не стал его порицать. Он имеет право высказать то, что думает.
153
Речь идет об англо-бурской войне.