Новая жизнь

Аникин Дмитрий Владимирович

15.

Откуда ты достал мой телефон?–

А... то же мне проблема наклониться,

да руку протянуть, да там нашарить

в чреватой поддиванной пустоте

мигающий и дергающийся

брусок.
– Я отключила звук.– Вот как,

тебя бы погубил малейший "звяк".

16.

Чай

будешь?– Буду.
– Проходи, садись,

зеленый? черный?
– Всё равно.
– Ну так

зеленый , значит. Вон возьми печенье,

оно подсохло чуть, но ничего

есть можно, хочешь в чай макай.
– Спасибо.
–

Есть колбаса.– Не надо.
– Водки хочешь?
–

Со мною выпьешь?
– Нет, не пью совсем.

Не находили разговору тем.

17.

Вдруг ты заговорила, так спокойно,

так медленно, так отстраненно, так

продуманно, как будто голос горя

не бурей разгулялся на просторе,

но веял тихой правдой над землей,

почти что примиряющий. Был голос

так чист, как только может святость, бедность

собою оглашать пустую местность.

18. Ирина.

Ты должен знать, как я жила, болела,

терпела. Предала меня моя

судьба или сама я предала

судьбу. Ну, это, впрочем, как обычно

в несчастной, глупой человечьей жизни,

немногие, кто может по-другому,

я не из их числа. Любви хотелось

прекрасной, чистой - где она любовь?

Не с вами же в блудливой потной таске

любовничками, не с таким-то мужем

и не с такой холодной вязкой кровью,

тонуть в которой всем моим усильям...

И почему вы все меня любили?

19. Ирина.

Мы жили-то неплохо, я терзала

Андрея почем зря, он ненавидел

должно быть меня сильно...

Чтобы так

терпеть, но не уйти, ночами брать

своё, тревожить холодность, презренье

моё - нужны упорство, сила, воля,

закоренелость в зле. Он тихий, нежный

меня дурную добивал прилежно.

Со стороны смотрелось по-другому,

не выносить же пыль, да грязь из дому.

Мы каждый свой содержим тихий ад

в порядке, на свой личный, строгий лад.

20.

Ирина.

Андрей работал много, но ты знаешь,

в России нашей всякий честный труд

убыточен, богатая теперь

я это понимаю.
– Ты богата?–

Ну да, наследство. Много ли мне надо,

вполне довольна, я ушла от мужа,

рот лишний мне кормить не по карману,

себя излишним обделять не стану.

Я равного ищу себе под пару.
–

Я для тебя не слишком бедный, старый?

21.

Вот и случилось всё стыдно, быстро,

при свете дня, ни те чувств, ни смысла

ласки ледащие, страсти выстрел,

жуткая тела дрожь.

Так с запозданьем на четверть века,

с недоумением человека,

видящего - так слепой, калека

с бельм, глаз смывает ложь -

видим друг друга, в упор, в натуре -

седость и вялость, лежим, да курим,

не морщим лбов и бровей не хмурим,

так по теченью плыть

не велик труд - не трудна забота,

пролили вместе немного пота,

сердце тупым чем-то колет что-то,

нудит вторую прыть.

Ты равнодушна в невидном свете,

шторы задернуты, мысли эти

так, сяк снуют - ты за них в ответе,

что в голове моей.

22.

Кровать была скрипуча и бельё

несвежее лежало, малый запах

тепла шел от простЫнь, "шотландский" плед

откинули приникшие друг к другу

мы двое бедолаг - чуть не свалили

стоявший рядом столик - это страсть

такая или нежность, неуклюжесть -

вникал я в неухоженность твою,

стыдливо, осторожно - как убогость

так может возбуждать - все в бахроме

бретельки, чашки - ниже опускаюсь,

в застиранном и сером умиляюсь.

23.

Лежишь в неверном свете,

стыдлива, холодна,

как бы одна на свете

любовь мне и жена.

Глаза - две серых бездны

предположить куда

мне страшно, вид болезный

меня влечет туда.

Как мрамор драгоценный,

изваянный моей

судьбой злой, сокровенной,

холмы твоих грудей.

Бела, прозрачна кожа,

хоть ребрышки считай,

ухожена, похожа

на ад мой и на рай

вниз - поросль золотая

укромная кудрей,

там я тебя вдыхаю,

ноздрям тесней, темней.

К ступням я прикасаюсь -