Новая жизнь
Шрифт:
я вышел из убежища, пропахший
миазмами его - хорош любовник -
хоть для такой...
62.
Глухая ночь, не далеко от центра,
а как в глухих окраинах темно,
иду тропой неверной, брать машину
боюсь, когда был молод проходил
такие расстояния в полночи,
но это останавливаясь пить,
тогда ночь напролет нам продавали...
Мы славно расстоянья коротали.
Дошёл, разделся, завалился спать,
ни
63.
А смысл какой - сдавать ее властям,
ты что ли веришь в справедливость мести?
С чего бы?
– Умножать законом зло
мы можем, это просто, громоздить
на смерть другую смерть, за срок отнятый
у жизни - исчислять срока тюрьмы,
чтить каббалу, брать коэффициенты,
за день твой сколько взять моих, её,
и хватит ли их, мы долги заплатим?
останешься должна нам? Как считать?
Не умножать страдания, когда
их можно не умножить - это бритва
оккамовской нержАвеющей стали -
мы правосудью верить перестали.
64.
Я б запил, но здоровье, но мой нрав
унылый, робкий, мелочный... Я в книги
зарылся с головою, я читал
Бальзака или Диккенса - не помню,
но что-то мне знакомое давно
листал, блуждал по буквам мутным взглядом,
твой лик всплывал и оставался рядом
с открытою страницей... Я гадал
по строчкам, их ответ не понимал.
65.
Так время проходило в одиноком
квартирном заточении. Я ждал,
что вызовут в полицию, начнут
свои расспросы. Буду лгать привычно,
отдамся им на волю горемычный,
пусть ищут отпечатки, пусть находят,
а я признаюсь - я и так на взводе,
пускай сажают. Перемена места
меня не занимала, если честно.
66.
Никто не приходил, пути кривы
у правосудия, когда не надо, вредно
мчит голову сломя. Мы кто, сказать
по правде, чтобы нами занимались -
будь мы преступники, будь жертвы - таковы
Фемиды русской правила игры,
что чувствуя отсутствие наживы
она трактует сроки терпеливо.
67.
А что Марина - мне о ней забыть
хотелось, но она оставив пыл
смешной, тогдашний к правильной осаде
в сознанье сил и сроков приступила -
она за мной ходила, мне звонила,
ждала под дверью, я пока хватало
сил ей сопротивлялся, но должно быть
она была права на счет отравы,
мне становилось хуже, я впустил
ее к себе домой, ты не подумай
себе, я полумертв был, ничего
быть не могло, я вял, угрюм и грязен
ее встречал - она как разглядела,
так сразу заметалась...
Расхотела...
68.
Я
– Надо,
ты погляди, весь белый, пот холодный,
да краше в гроб кладут.– Вот и клади,
когда пора, пока я жив - уйди.
69.
Лет столько-то, такой-то точный адрес,
такие-то симптомы. Да, мы ждем.–
Шлагбаум поднимаем, гости в дом,
их двое, суетлива медсестра,
вальяжен врач.
– Зашла к нему вчера,
все думала пройдет, поила теплым–
Врач нацепляет цейсовские стекла,
разыгрывает Чехова - Их штербе -
шепчу ему, но он не понимает,
он с шеи гибкий стетоскоп снимает.
70.
Дышите, не дышите, встаньте, лягте,
по воротитесь боком, так, вот этак.
Силён и груб ворочает меня
и слушает.
– Ну, надо увозить,
бельё возьмите, тапки, бритву, мыло,
недельку полежит, а там посмотрим...
Разрежем труп блестящим, чистым, острым...
71.
И я сошел за ними в лифт - мы в глубь
подъездного колодца, я боялся,
чтобы меня несли, как я ее,
ведь я еще не труп, передвигался
со свистом в легких, трением в костях.
Я б пошатнулся, я бы пал во прах
в зовущую подлифтенную бездну,
что ждать конца в мученьях бесполезных,
попам что ль верить, что какой-то грех
самоубийство... И похуже всех...
Но упустил момент - сомкнулись створы
и разомкнулись - только разговоры
решимость вся моя. Я жить хочу,
о смерти мерзкой только что шучу.
72.
Переезд последний, тряский
кончен, серая больница
под таким же серым небом,
принимай меня, я запах
чувствую обставшей смерти
томный, тонкий, неизбывный,
чем еще дышать больному,
где другой есть, чистый воздух,