Новенькая

Муллагалеев Валерий

– Какой ты правильный! Фу!

– Не в этом дело. Если пропадет твое досье, то на тебя первую и подумают. Кроме того, из-за тебя достанется школьному психологу.

– Моя психика принадлежит мне! Значит, это мое. Не так ли?

– Звучит логично, но все-таки… – Я умолк. Как-то не планировал сегодня ничего красть.

Новенькая глянула на меня с разочарованием и вернулась к коробке, которая никак не хотела влезать на полку.

– Стой, – сказал я.

Новенькая развернулась ко мне, готовая драться за свою папку насмерть, словно

это была часть ее личности, похищенная психологами и подвергнутая вивисекции.

– Возьмем всю коробку, – сказал я.

Она вытаращила глаза.

– Пусть я правильный в мелочах, но если дело идейное, то… понимаешь, все эти папки – это рамки, в которые пытаются нас загнать. Не только школьных психолог, а вообще все кому не лень. Поэтому давай сюда коробку. Свободу психам! Свободу личностям! Да здравствуйет индивидуализм!

– Вот это уже по-настоящему весело, – проговорила Новенькая.

– То ли еще будет!

Ушли мы так же, через окно.

***

Глубокой ночью на городской окраине я и Новенькая, словно американские бомжи из фильмов, стояли у металлической бочки, из которой вырывалось пламя. В ней горели похищенные психологические характеристики всех учеников школы. Новенькая куталась в джинсовку, которую я ей одолжил, и прижимала к груди свою папку. Я обнимал ее сзади, зарывшись лицом в волосы.

Новенькая молча кинула в огонь последнюю папку. Пламя разгорелось ярче, бросая теплые отсветы на ее лицо. Она развернулась и стала наблюдать за огнем уже в отражении моих глаз. Я положил руки ей на талию.

– Потанцуем? – сказал я и начал неловкие подростковые кружения медленного танца.

Так мы и встретили рассвет.

Трубка (эпизод)

Моя мама на работу не ходила, поэтому я редко оставался дома один (ладно хоть старший брат-мудак женился и съехал). Но вот начался дачный сезон – рассада, все дела – и мама стала частенько уезжать в деревню, а папа как обычно пропадал на работе. В один из таких весенних дней я пригласил Новенькую к себе домой.

– Что, правда можно курить прям в комнате? – недоверчиво спросила она.

Я, великодушный, словно лорд в собственном замке, кивнул.

– У нас курят, и мне разрешают. Ну, почти.

Новенькая достала сигариллу, конфискованную из ящика Ефимыча. Я галантно дал прикурить. Она выдохнула ароматизированный дым и прошлась вдоль книжного шкафа, рассматривая корешки книг. Несколько полок целиком занимал Юрий Никитин, соразмерная шеренга томов принадлежала авторству Ника Перумова, виднелись вкрапления Лукьяненко, Сапковского и Мураками.

– Вообще-то я не курю, – сказала она, слегка позеленев. – Просто хочу сделать свой голос более низким.

– Зачем? – изумился я. – У тебя и так низкий… когда ты не ржешь, не верещишь и не орешь.

Справедливости ради стоит отметить, что не так уж часто я слышал голос Новенькой в ином режиме.

Однако когда она разговаривала спокойно, например, доверительно делясь своими переживаниями и размышлениями о жизни, я млел от низкого и чувственного тембра, напоминающего своей тягучей меланхоличностью заставку к "Твин Пиксу".

– Хочу голос как у певицы Шер, – сказал Новенькая. – Она поет просто изумительно.

Шер мне нравилась. Из трех ведьм в фильме "Иствикские ведьмы" с Джеком Николсоном я смотрел только на нее – роскошная женщина! Всегда заглядывался на брюнеток, пока не встретил Новенькую.

– Я думал, она актриса.

– И певица.

– Спой что-нибудь?

– Отстань! Хочешь затянуться? – Она протянула сигариллу явно в попытке от нее избавиться.

– У меня есть кое-что получше, женщина.

Я достал из ящика картонную коробочку, в которой хранил курительную трубку и кисет с табаком.

– Ого! Ты куришь трубку?

– Я великий писатель… будущий. А у всех уважающих себя писателей была трубка!

Я сел на диван, забил в чашу табак и принялся важно раскуривать атрибут писателя, коротко попыхивая и поглядывая на Новенькую. Так необычно было видеть у себя дома девушку, да еще и на фоне любимых книг. Такое чувство, что я попал в одну из них и теперь моя жизнь превращается в приключение. Пусть не фэнтезийное, но волшебное.

– И что вы пишите, мистер писатель?

Я смутился.

– Пока ничего. Честно говоря, не представляю, каким терпением нужно обладать, чтобы написать целую книгу.

– А что хотел бы написать?

– Фэнтези, конечно! Создать фэнтези-миры со своей историей, особыми расами и всякое такое. Ну и… я хотел бы написать о тебе.

Она улыбнулась.

– Фэнтези?

– Нет. О тебе настоящей. Для этого не нужен фэнтезийный сеттинг, наоборот! Ты настолько чудесная, что отлично смотришься на фоне реальности.

– Ой, как мило! Я сейчас тебя задушу!

– Сначала докури, а потом делай со мной, что хочешь!

– Сделаю, не сомневайся. Никто тебя за язык не тянул…

Я с трудом придержал возникшие ассоциации на тему того, куда Новенькая может притянуть мой язык, и продолжил умную речь про литературу:

– Короче, для тебя подойдет повествование по типу рассказов про Шерлока Холмса. Чтобы показать героя во всей красе, они написаны от лица Ватсона, который восторгается умом Холмса со стороны. В твоем случае, не умом, конечно…

Она кинула сигариллу в пепельницу и накинулась на меня. Чудом пережив нападение, я сказал:

– Я имел в виду, что буду рассказывать, какая ты прекрасная, удивительная и неповторимая!

Сказанная без задней мысли фраза вдруг повисла в воздухе. В образовавшейся тишине она приковала к себе внимание, словно единственное граффити на белой стене.

– Ты… правда так считаешь? – тихо спросила Новенькая.

– Правда…

– В таком случае, у тебя нет вкуса! – заявила она. – А с трубкой ты сам больше похож на Холмса.