Новенькая
Шрифт:
– Вот пусть и берут грех на душу. А я не продам. Милиция ведь потом с меня спросит.
– Ладно, – пожал я плечами. Раз уж тетка боялась, что из кустов выбегут милиционеры и утащат ее в ад, то и Бог с ней. – Мне тогда "Ля фам", гм, вишневое… – Я глянул на подружку, и она показала мне язык, оживляя вишневые воспоминания.
– А мне "Армагеддон", – сказала она (честное слово, эскимо так и называлось и было довольно вкусным, щедро облепленное хрустящими вафельной крошкой, символизирующей, видать, куски
Продавщица нехотя встала, сгребла деньги короткопалой рукой и выложила наши мороженки на крышку холодильника. Новенькая взяла "Армагеддон" – и обертка провисла в пальцах.
– Оно сломанное, – сказала Новенькая. – Дайте другое.
– Нормальное оно, – повысила голос продавщица, тяжело плюхаясь на стул.
– Да вот же видно, даже палочка болтается отдельно! – сказал я, пощупав упаковку.
– Это вы щас его сломали, наркоманы, – заявила она и вдруг добавила с воспаленной, гнойной ненавистью: – Нафуфырилась, как на панель! Вульгарщина, стыдоба!
Будто ведро помоев выплеснулось изо рта продавщицы. Я испугался, что Новенькая швырнет мороженое ей в лицо и кинется в драку. Но она замерла в тревожном оцепенении, словно проглотила иголку, держащие зонтик пальцы побелели от напряжения.
Я молча потянул крышку холодильника в сторону, намереваясь заменить покупку. Продавщица вскочила, обрушила мясистые руки на холодильник и со стуком захлопнула крышку.
– Идите нахуй! – крикнула она с истерическими нотками.
Мы с Новенькой опешили.
– Ты, тетка, совсем что ли? – сказал я. – Чего орешь-то?
– Хулиганы! Охрану позову!
– Пойдем отсюда, – сказала Новенькая, и мы ушли, оставив сломанный "Армагеддон". Тетка тут же спрятала его обратно в холодильник.
Во всем теле пульсировал адреналин, едкая холодная клякса жгла в груди. Мороженщица осталась позади, но уязвленная гордость бурлила, словно проснувшийся вулкан. Теперь я не мог как ни в чем не бывало продолжить смеяться, не мог трогать Новенькую как свою девушку, ведь ее при мне оскорбили, а я растерялся, не нашел, что ответить. Яркие краски чудесного дня выцвели – будто фильм, который мы смотрели, подменили пиратской версией, снятой из кинозала.
– Что мы с ней сделаем? – кровожадно спросила Новенькая.
– Да что с ней сделаешь… больная тупая сука.
– А так хотелось винное попробовать…
– Может, его в другой точке продают? Найдем сейчас… – сказал я с вялой надеждой и вспомнил, что потратил последние наличные.
– Нет, я хочу именно то!
В глазах Новенькой блестели искорки. И тут я понял, что произошедшее – не проблема, не бесславный конец, а многообещающее начало.
– Пойдем-ка… – сказал я.
***
– Объект сидит на стуле и разгадывает сканворд, – в который раз повторила Новенькая.
Обстановка не менялась уже полчаса.
Вскоре мороженщица встала со своего насеста, заперла холодильник, накинула на него баннер, и засеменила в сторону туалета. В те годы еще не понаставили биотуалетов на каждом углу, туалет в парке был один, но большой, и располагался неподалеку от центрального входа, куда идти отсюда было минут пять. Для дородной продавщицы – все десять.
– Начинаем захват! – скомандовала Новенькая.
Мы подбежали к холодильнику. Я скинул баннер, и Новенькая полезла в сумочку за отмычками. Пока она возилась с замком, я поглядывал по сторонам: рядом никого не было, лишь в конце аллеи наметились силуэты прохожих.
– Бляха муха, – сказала Новенькая, – не получается! Такой мелкий замок…
– Это у тебя руки трясутся от жадности.
– Не смешно.
– Кто-то идет, давай шустрее!
– Давай разъебем? – Она уже шарила взглядом в поисках подходящего камня.
– Тебе лишь бы разъебать!
Я осмотрел холодильник. Он представлял собой небольшой прицеп: слева было колесо, справа – крепление для буксира. В рощу тянулся удлинитель, где тихонько фырчал электрогенератор. Я выдернул шнур и взялся за буксир.
– Я подниму, а ты толкай!
– Похищение века! – захлопала в ладоши Новенькая.
Как учил меня друг-спортсмен Антоха, я согнул колени и поднял груз ногами, а не спиной. Холодильник превратился в тележку – мышцы мои взвыли, ладони пронзило болью, но я не отпустил – внутри меня включился реактор, работающий на чувстве мести и понтах.
– Давай! – прокряхтел я.
Новенькая уперлась в холодильник, и тот покатился вперед, сначала медленно, а потом быстрей и быстрей. Мы двинулись вниз по аллее.
– Куда же его? – сказал я, задыхаясь.
– Подальше отсюда… Ты справишься, я в тебя верю, о мой герой!
С утроенной силой я навалился на тележку.
Впереди дорога спускалась лестницей, мы свернули на пандус. Холодильник рванулся вперед и потащил нас за собой. Под горку мы уже бежали, боясь разжать пальцы и упустить добычу. Пятки бились об асфальт, мелькали деревья и прохожие, что будто застыли на месте.
– Впереди поворот! – оповестила Новенькая.
– Да вижу я!
Мы не вписались и вылетели с тротуара в прибрежную рощу тополей. Колесо запрыгало на корнях, но берег круто уходил вниз и скорость лишь нарастала. Холодильник несся вперед: вот-вот, и мы полетим за ним параллельно земле, дрыгая ногами, как в мультиках. Руки свела судорога, пот заливал глаза, я чудом увернулся от дерева, нас бросило вбок – в просветах между деревьями блеснул пруд.
– Держись! – заорал я. Новенькая завизжала.