Новенький как с иголочки
Шрифт:
– Давайте поменяемся, - говорит кто-то.
– А где у вас?
– У пруда...
– Ишь вы какой, - говорит Мария Филипповна.
– Деловой какой!..
Шулейкин сидит, наклонив голову. Он делает вид, что углубился в план. У Клары Ивановны испуганное лицо. Растерянная улыбочка дрожит на губах.
– Тише, - просит она, - ну как вам не стыдно!
Желтая картофелина отскакивает от одного к другому. С нее срывают последнюю одежду. Она размахивает руками, пытаясь отбиться.
–
– Закройте же дверь!..
А меня это не касается. Меня это не касается... А картофелина (еще сырая, еще не родившаяся даже) кричит душераздирающе.
– Перестаньте кричать, - морщится Шулейкин.
– Да перестаньте же,- почти плачет Клара Ивановна.
– Вы же учитель, - говорит Шулейкин.
– А чего же вы несправедливости...
– Что?
– Несправедливую...
– Что?
– Да дайте договорить!
– кричит Виташа.
– Ну договаривайте, - мягко говорит Шулейкин, - ну договаривайте, пожалуйста...
– Ну?
– говорит Клара Ивановна.
– Да брось ты, - говорю я Виташе.
– Из-за картошки какой-то...
– Как не стыдно, - говорит Маракушев.
– Ты-то уж молчал бы, - говорит ему Виташа.
– Мне бы твой участок...
– Гы-гы, - говорит Маракушев и уходит из учительской.
– Не умеют себя вести, - говорит Мария Филипповна и уходит следом.
И все расходятся постепенно. Только Виташа остается и я.
– Ну ладно, - говорит Виташа, - я ему припомню. Я о нем кое-что знаю... Ну ладно...
А в дверь учительской заглядывает Саша Абношкин.
– А тебе-то еще чего?
– поворачивается к нему Виташа.
– А я не к вам, - говорит Саша.
И это как плевок. А мне хочется рассмеяться.
– Ты давно здесь стоишь?
– спрашиваю Абношкина.
– Нет, - говорит он и краснеет.
И иду к нему туда, в коридор. Я ухожу совсем далеко. Но всё маячит перед моими глазами распростертая картофелина в изодранной кожуре...
ВДОЛЬ ПО УЛИЦЕ
Нас подобралась прелестная компания: председатель колхоза Абношкин, Шулейкин, Виташа, Мария Филипповна и я...
Мы идем на заём подписывать!.. Был я студентом, был я черт знает чем... Теперь включили меня в комиссию.
– Как это - чего тебе делать?
– говорит председатель Абношкин.
– Мы, стало быть, идем по избам... Все... Ну, стало быть, заходим...
– Да что он, не знает, как на заём подписывать?
– говорит Виташа.
– Надо научить человека, - мягко говорит Шулейкин.
– Вы знаете, - говорит Мария Филипповна, - это очень просто. Значит, так...
– Да бросьте вы, ей-богу!
– смеется Виташа.
– Он вас разыгрывает, а вы...
–
– Послушай, - говорит Абношкин, - пойдешь - всё увидишь, как и чего. Надо, главное, чтобы все побольше подписали.
– Ну, у нас все сознательные, - говорит Мария Филипповна белыми губами.
Шулейкин подбородок теребит. Виташа на дорогу сплевывает.
– А может быть так, что не захочет кто-нибудь?
– спрашиваю я.
– Ну что вы, - говорит Мария Филипповна, - мы же не себе собираем...
– Ну а если?
– Вот, ей-богу, сколько вопросов!
– смеется Виташа.
– Ты-то сам подписался?
– Люди ведь понимают, на что они деньги дают, - мягко говорит Шулейкин.
А впереди - Васильевка. Чернеют ее избы... Сейчас мы перебираемся через овраг, потом узкой тропинкой между двумя усадьбами - и улица... Я член комиссии. Мне, наверное, придется молчать. Мне, наверное, придется молчать, потому что ну что я скажу? Они это делают не впервые... Хорошо, я буду молчать. Я погляжу на них, как они это делают.
Нюра Осипова открывает нам дверь, а сама уходит в избу. Даже не здоровается. И мы молча идем за ней. У нее там ребенок по полу ползает. Маленький мальчик в ситцевой рубашке. Красный ситец с белыми рыбками.
– Ах ты, маленький, - говорит Мария Филипповна, - иди-ка сюда, иди-ка...
– Он ходить не может, - говорит от печки Нюра.
– Что ж это ты, молодой человек?
– спрашивает Шулейкин. Он пальцем щекочет мальчика за ухом. Мальчику смешно. Он смеется беззубым ртом. Тянется к Шулейкину. И белые рыбки начинают плескаться в красном море...
– Ну вот, Нюра...
– говорит Абношкин.
– Чего - ну вот?
– говорит Нюра.
– Мне давать нечего. Вот сам вернется, тогда... А мне нечего.
– А где он?
– спрашивает Виташа.
– В город поехал... За сахаром, - говорит Нюра. А сама не отходит от печки. Тулупчик на плечах. Босые ноги в валенках.
– Ее муж, - говорит мне Шулейкин, - столяр. Первоклассный.
– Ты вот что, Нюра, - говорит Абношкин, тяжело дыша, - ты сама... Его ждать нам некогда. Хозяйка-то ты ведь?
– И чего вы с самого утра навалились?!
– говорит Нюра. А лицо у нее молодое, некрасивое. Очень широкие скулы.
– Как вам не стыдно!
– говорю я.
– Мы все подписываемся. Мы же не себе это. Это для всех. Для всего народа.
– Стыдить ее не надо, - говорит Абношкин.
– Она сама про всё это знает.
– Нюра - человек сознательный, - бодро улыбается Мария Филипповна. Но губы у нее белеют.
Нюра берет мальчика на руки.
– Меня стыдить нечего, - говорит она.
– Сами б постыдились!