Новое житие - покой нам только снится
Шрифт:
Новое житие - покой нам только снится.
Автор: Станислав Графов
ПРЕДИСЛОВИЕ.
– …Ох-х-х-х! – простонал Миша от подступающего отчаяния: - Как мне с этим жить, Василий Иванович? Она там, одна-одинёшенька – на переднем крае этой треклятой, не объявленной войны…
– Ну да, а ты, голубь, вестимо, в самом тёплом месте, хлопаешь чай целыми чашками и закусываешь баранками с вареньем. Так сказано или чего хотел добавить?
Цвигун устраивался поудобнее за кухонным столом, где в чашках
– Это хорошо, милок, - улыбнулся крепкими зубами старик, раздвинув пушистые, с сединой усы. – А ты про что-то нехорошее подумал! Ась, не слышу? Хотя, впрочем, и так ясно. Яснее ясного, милок. Насчёт девушки другой? Да ты не бойся. Все мы люди, все мы человеки. Всем нам слабости попустил Господь. До известного предела, как говорится. Да и не слабость это! Вон, сколько половинок нашенских по белу свету ходит-бродит! И не сосчитаешь. Товарищ Платон, философ греческий, тебе известный, именно так сформулировал свою мысль в отношении тех самых встреч, с которых отношения начинаются. Своеобразные, надо сказать, отношения эти – любовью называются. Не той, что раз, два и бросил… То даже не… тьфу, этот самый – не секс, которого нету, прости Господи! То просто нижняя перекладина крышеня подчиняет себе верхнюю. С неё и начинается в мире то, что грехом называется. А у тебя, милок, совсем иное. У тебя поиск – вот что! Одну половинку встретил, другую. Очень хорошее дело! Теперь ищешь себя в них – в которой тебя, прямо скажем, больше. Пока не найдешь, шага не сделаешь. Верно я говорю, а, Миша?
– Ну, знаете, Василий Иванович, - зубы Миши залязгали по краям чашки, а язык мгновенно покрылся коростой от ожога, - вы это… того… самое… Извините, что я всё никак не соберусь… Всё, начинаю собираться – сборка пошла!
Он мгновенно отставил чай и сел с вытянутыми поперёк туловища руками. Замер так на время, что показалось ему Великой Вечностью, а на самом деле уместилось всего в несколько секунд. Было слышно, как на стене, оклеенной фотообоями (расстилался живописный пейзаж Красной поляны с заснеженными вершинами гор, тёмно-синими небесами и стремительно несущимся среди скал серебристым источником) тихо гудят часы-ходики. Затем в сознании Миши всё стало спокойно. Умиротворённый собой и миром, который заполнил его, он прочёл молитву «Отче наш». Затем открыл глаза и обновлённый посмотрел на старика весело, с юношеским задором.
На столе заиграли церковные колокола – экран сотового телефона засветился золотисто-сиреневыми лучами. Сообщение было от шефа и было таковым: «Сынок, мы в курсе. Привет коллегам по фронту. С ним знаком, поучись немного. Привет и мой поклон. А.А.». Про Клаву и уговор ничего. Миша закусил было губу, но снова расслабился. Собственно, ну и что? Бог есть любовь, а любовь есть…
– Что сейчас хотел сказать, говори,- снова отхлебнул чай Василий Иванович и на этот раз подмигнул. – Потому что мысль пришедшая есть кладезь мудрости. Ежели, конечно, от души и от сердца она. Тогда мысль от Бога. Сейчас же говори, сынок.
– Я подумал, если Бог есть любовь, то любовь есть свобода. А что же, если не она? Не свобода?
– Мысль хорошая. И своевременная. Хорошо и то, что изречена в моём присутствии. Правда, есть одно небольшое «но». Именно оно, это небольшое и противное, меня и смущает, молодой человек, - старик свёл кустистые брови, а затем одним махом широкой, костистой ладони, мгновенно их расправил. – Ещё раньше было сказано и принято за аксиому, что Бог это Слово, и это Слово было ВСЁ. Одним словом, сгусток информационных вибраций, сплетённых воедино. Свобода всего лишь один из разделов. Возможно
– широкий палец с плоским, крепким, как ракушка ногтём поднялся к абажуру, о который билась сонная, глупая муха.
– Но, любовь с определяющим смыслом «свобода» уведёт неизвестно куда. Как в прекрасное далёко, так и… на рога к одному, извиняюсь, субъекту… С одним из которых ты уже намедни, да и прежде, познакомился…
Мишины плечи зябко передёрнулись. Он и вправду не хотел вспоминать всего того, что случилось с ним намедни.
– Ну, поговорить мне с Ирой хотя бы можно? – одними губами спросил он и, столкнувшись с решительным барьером, молвил: - Это жестоко…
– Ошибаешься, молодёжь! Это не жестоко. Это как раз-таки милосердие по отношению к вам. К тебе и к ней. Ладно? Поверил? Ну, то-то. Вот сядь и послушай меня, старика. Чего расскажу тебе такого – не поверишь. Скажешь, у дедушки на старости лет голова рехнулась. Короче, сбрендил, дед и поехала у него крыша в далёкие края. Ну, слушать будешь или как? Как?...
Последнее он произнёс вопросительно, глядя ему в глаза с многозначительной иронией. Миша вспомнил – точно также смотрел полковник Терентьев, Владимир Николаевич. Стало быть, они знакомы. Что ж, следовало ожидать. Ещё один – свидетель на свадьбу выискался. Хотя, в общем-то, не самый плохой. Хуже видали… Немного подумав (вернее было сказать, прочувствовав) он набрал и отправил шефу такое сообщение: «С ком приветом! Мы сработались. Изучите и уберите мусор на площадке. Чехол пустой, но следы могут остаться. Кое-что было – не поддаётся обработке. Ученик-Учителю». Ответ пришёл через минуту: «Будешь знать, скоро состаришься. Если слишком много. Мы изучаем. Главное пока носа не кажи. Держись взятой линии. Молодец по многим пунктам. Не называй меня учителем, а себя учеником. Нашлёпаю». В конце следовал целый ряд из чисел «7».
– Тут вам привет передают и велели низко кланяться. Слушаться вас во всём… туда-сюда… - Миша опустил глаза и поджал губы, чтобы не выдать смех. – Догадываетесь, кто?
– А, Человек-Гора? Сан Андреич что ли? Вестимо, он сам, - снова подмигнул ему Василий Иванович.
– Так точно, - усмехнулся Миша. – Так как, вы говорите, насчёт слушать? Мне больше не слушать – слышать надобно. Себя слышать…
– О, какой молодец! Сиди… - Цвигун привстал, пошарил открытой ладонью по воздуху в той стороне, где находилась Мишина комната. – Сиди-сиди… Ладно уж, выиграл и этот тур. Расслабься получше, глотни новых сил. Ну, и слушай самого себя. Доброго пути…
Он мгновенно коснулся (будто молния мелькнула) щепотью пальцев правой руки Мишиного лба. Парень моментально «выключился». Его веки вмиг стали лёгкими. Лёгкость мгновенно передалась мозгу, а от него волнами обрушилась на все члены. Лишь ююбы родители не проснулись, не заявились на кухню, с лёгким ужасом подумал он. И тут же погрузился в вихрь, что, нежно обволакивая его, вынес через какой-то коридор к ярким подсолнухам и рычащим военным машинам. Они были окрашены в темно-зелёный цвет, имели угловатые, низко скошенные корпуса, из которых торчали длинные стволы пушек. Вдоль их строя рядком высились группами по четыре экипажи в тёмно-синих, светло-зелёных и светло-серых комбинезонах, чёрных матерчатых шлемах. На плечах у бойцов и командиров топорщились чёрные с красной каймой погоны. Миша успел обратить на это внимание и подумать, что на дворе явно лето 43-го и до конца Великой и Отечественной осталось от силы два года, как вдруг… Ирин нежный и певучий голосок молвил: «Помни меня, милый, не забывай! Помни…» На мгновение возникло, закрыв собой всё и вся её личико со смеющимися серыми глазами и ямочками на щеках, выдавшими улыбку. Он рванулся было к ней, но тяжёлый, властный голос человека с двумя просветами и тремя звёздами на погонах гаркнул: «Капитан Померанцев, а ну, не спать в строю! Совсем распустился, мать-перемать! Здесь тебе не там и не тут! Здесь тебе боевая задача, которую надо писать и слушать, а не хайлом щёлкать. Не слышу ответа? А!?!» Вместо того, чтобы призвать этого мордатого хама с выпирающим из-под комбинезона животиком, он сложил руки по швам и отчеканил: «Есть хайлом не щёлкать, а слушать и записывать боевую задачу». И вдобавок, не отнимая рук, сложенных вдоль туловища, робко спросил: «Товарищ полковник, разрешите обратиться?» «…Есть? Какой тебе есть – не заслужил ещё, чтобы есть! Есть после будете, когда врага одолеете…» «Так точно, товарищ полковник». «…Ну что там у вас, капитан, обращайтесь», - сменило начальство гнев на милость. «Карандаш разрешите поднять… обронил…»