Новое житие - покой нам только снится

Графов Станислав

Васька на мгновение замер. Он оказался перед условленными кочками. Освещаемые магниевыми вспышками, они напоминали две любопытные головы. На одной из них белел камень. Правда, тут же он, раздвинувший осторожно высокие стебли травы, узрел некоторое шевеление. Там, где высился густой частокол в три ряда, и плелась колючая стальная паутина, что-то треугольное поднялось и звякнуло. На той стороне, поближе к германскому передку, раздался металлический лязг и рокот. Вскоре треугольник, что принял подобие якоря, пришёл в движение. Он стал с лязгом натягивать колючую проволоку. Она наматывалась на него, тянуло за собой колья, что медленно, но верно вырывала из земли. Со звоном лопались отдельные металлические жилы, скрежетал трос-лебёдка, что тянулся за якорем вглубь

чужого передка. Загремели пустые консервные банки – «армейская сигнализация», что висели на проволоке. С нашей стороны тут же вскинулись огненные нити ракет. Бешено застучали два «максима» и ДШК. Огненные трассы потянулись к этому месту. (Васька только плотнее вжался в траву.) А с немецкой захлопали миномётные выстрелы. Наш передок снова заволокло дымовой завесой.

…Агась, убирают наши проволочные заграждения. Хотят разминировать подходы. И впрямь наступление готовится. Надо бы поскорей.

– Hans, hear ist das? – неожиданно раздалось в стороне.

Это не шептали, но говорили во весь голос. Явно пользуясь тем грохотом, что создал взаимный обстрел. Тут с нашей стороны ударили минометы 82-мм, к коим подключились дивизионные 102-мм системы Шавырина. За щетиной проволоки, что оттянул за собой «Волк» (так называлось устройство для снятия проволочных заграждений) выросла стена разрывов. Запели осколки, понеслась во все стороны палёная земля и тлеющие пучки.

Васька было замер, но затем расслабился. Он ощутил, как приятно-волнующая волна, моментально вошло в него через голову. Поселившись в груди, она тут же распространилась по всему его существу. В стороне, судя по возгласу, метрах в десяти, уже были немцы. Ему это и было нужно.

– Niht hear Hans. Ich been hender hoh… плен! Сталин это самое, того… kaput! Niht shossen!

– Shvaigen! Hender hoh! Auf!

Последнее было явно не к месту. Поэтому Васька, вперившись в направлении говорившего (судя по чоху, он был не один), заметил:

– Как же мне auf, если меня свои ухайдакают? Дурья твоя башка! А ещё туда же, со своим фюр… Обойдёшься. Да затвором не лязгай. Стрелять ты не будешь. Herr Hauptmann!

– Оставайтесь на месте, - произнёс сухо и чётко голос, которому нужно было подчиниться. – Иначе мой солдат будет стрелять. Или кинет гранату.

– Ой, как мы испугались! Я-то на месте. И без оружия.

– Вот и прекрасно. Выполняйте следующие процедуры. Руки поднимите наверх и держите над травой. Так, чтобы…

– Ага, чтобы мне их отстрелили! Премного…

– Хватит паясничать! Выполнять.

– Ага, всё, всё…

Он сделал всё требуемое. Затем к нему подползли трое. Облачённые в короткие маскировочные куртки, увешанные патронными коробками и канистрами от противогазов, они напоминали сапёров или разведчиков. У двоих были карабины «маузер», у третьего, что был не в стальном шлеме, но в пилотке, затянутой капюшоном, в руках имелся пистолет-пулемёт MP40.

– Теперь выполните второе указание, - заявил тот, что в пилотке. – Живо ложитесь вниз головой и руки заведите назад. Ну?..

– Чё, русский, что ли? – нарочито глупо спросил Васька.

«Пилотка» тут же, полыхнув белками

глаз, огрел его ногой в бутсе. Причём по голеностопному суставу. Ваську скрючило, и он поспешил выполнить требуемое. А через минуту его, на спине у одного из разведчиков, волоком тащили в штаб танковой гренадёрской дивизии. Там состоялся первый, поверхностный допрос, что проходил в беленой хате. По пути к ней, ещё в траншеях, Цвигун отметил ещё большее оживление, чем у нас. Все солдаты, что сгруппировались за брустверами, были в полевом обмундировании. Каски у всех были с ремешками или каркасами, к которым крепилась маскировка, а то и вовсе замазаны грязью, что допускалось по уставу с польской компании. Урчали и ревели самоходные орудия, приданные теперь каждой пехотной дивизии, танки, грузовики и транспортёры с задним гусеничным ходом. Проносились курьеры связи на мотоциклах, в прорезиненных плащах с накидками. У большинства из солдат погоны были перевёрнуты, а у офицеров – прикрыты специальными муфточками, чтобы не было видно номеров. Явно намечалось наступление…

Сухой очкастый майор с лимонно-жёлтыми просветами в «катушках» на воротнике, что выдавало в нём офицера связи, вёл этот допрос. Кроме него присутствовал стенографист в форме унтер-офицера артиллерии. Они дотошно выспрашивали у Васьки все обстоятельства перехода на сторону вермахта. Особенно гауптмана Вильгельма (так звали очкастого) интересовал способ прохода через минные поля. «…Как ви есть рассчитывать не взорвать свой тел на русский мин? – раздувая хорошо выбритые щёки, спрашивал он. – Ви есть заслан к нам как резидент огэпэу? Пожалуйте, говорить правда. Не врать мне…» В довершении ко всему он решил прогуливаться за спиной, чего Васька не терпел. «Слушайте, не надо мне на нерв давить! – откровенно заявил он. – Я с детства нервный. Перед следователя по уголовке стоял, но не навытяжку. С малолетства быть чёртом не приучен. А вы, немцы, народ хоть и культурный, но нас за людей не держите. Прекращайте, ладно?» И выложил свой главный козырь, от которого у гауптмана наверняка потемнело в глазах. «Я это самое видел да и слышал от артиллерийского наблюдателя в нашей траншее, что артподготвка по вам намечается. Не слышал когда, но что намечается… Так что ты, гауптман, того – не перхай. Круги не наматывай. Лучше сообщи своим, что тут жарко будет». Вильгельм засуетился. Он связался по полевому телефону с кем-то. Стал говорить по-немецки, из чего Васька понял, что его принимают либо за «источник дезинформации» либо за сумасшедшего. Потому как режим секретности соблюдался вполне и никакой утечки не может быть! Гауптмана, судя по голосу в трубке, облаяли так, что мало не показалось. Он водрузил её на рычаг. Стал бледными трясущимися пальцами извлекать сигареты из серебряной коробки. Одну предложил Ваське. Затем почему-то отобрал её. Затем, рассеяно обозрев пространство перед собой и с кем-то поговорив (никого перед ним не было), Вильгельм через коммутатор вызвал конвой.

Ваську вывели во двор, когда было ещё темно. Ряды штабных, пребывающих и убывающих машин, трещащих мотоциклов и снующих вестовых, лишь подчёркивали нервозность. Крутились на турелях 20-мм зенитные автоматы с расчётами в шлемах, что были обтянуты маскировочной тканью. Стрелок с нашивками «обершутцера» толкнул его самозарядной «Гевер Вальтер-41», когда Васька почуял недоброе. За шумом никто из немцев не уловил занимающиеся на востоке огненные протуберанцы. Вскоре стал доносится заунывный гул и вой, издаваемый гвардейскими реактивными миномётами БМ-13 по прозвищу «Катюша». На сельской площади все поначалу замерли, а затем бросились в рассыпную или пали ниц. Кто-то, в чёрном клеёнчатом плаще с прелиной, полез, теряя фуражку с высокими полями» под штабной «даймлер-бенц». С визгливым лаем промчалась овчарка с тянущимся поводком.

Перед тем, как броситься в специально отрытую щель, Васька подставил озорства ради ножку пробегавшему толстяку в кожаном фартуке. Толстяк, что был поваром, нелепо растянулся, задрав ноги. Увидев Ваську, заорал «шайзе вердаммен!», но на остальное времени уже не хватило. Двор и окрестности деревни вмиг осветился всполохами грязно-оранжевого пламени. Заложило плотной ватой уши. В голове возникла пугающая пустота, в которой зазвенели колокольчики. Лёгкую контузию он получил.