Новые небеса
Шрифт:
Это "не бойтесь!" отец Кир произнес неожиданно звонко и четко и поднял глаза.
Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь;
(Лк 2; 8-11)
Он не стал произносить никакой проповеди. Не было здесь и ладана -- впрочем, кадить слишком опасно, запах может проникнуть на лестничную клетку. Противоречие, по поводу которого на Триме жестоко рубились одни традиционалисты с другими - стоять ли священнику "спиной
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев.
А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое,- как пребывает в том любовь Божия?
Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною.
(1 Ин 3; 16-18)
Ивик, слушая привычные с детства слова, скосила глаза на соседок. Обыденные их лица были теперь озарены огнем -- был ли то огонь свечей, или тихий восторг глаз. Серо-голубые глаза Нилы, светло-карие -- Аллоры, и даже мутные глаза сибба прояснились. Они раньше не слышали этих слов. Чтобы слышать их теперь -- они многим рискуют. Даже, в сущности, жизнью.
Но ведь и мы так, подумала Ивик.
В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.
(1 Ин. 4,18)
И снова отец Кир поднял глаза и пристально посмотрел на свою общину.
Наверное, этот его взгляд и был проповедью.
Ивик показалось, что отец Кир смотрит прямо на нее, и взгляд этот -- до самой глуби, до тех пронизывающих воспоминаний -- первого страшного ранения в Медиане и чьих-то рук "Единственная моя, любимая"; до страха и боли, пронизывающих всю жизнь, до давно приобретенного умения побеждать и боль, и страх. И нового круговорота страха, боли, любви -- и так до конца жизни... И еще ей показалось, что отец Кир -- понимает ее.
Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?
(1 Ин. 4,20)
Все здесь было по-другому. Не так, как в детстве, когда эти слова наполняли душу неземным восторгом, когда все было так чисто, так хорошо, так верно. Настоящие хойта в белых одеждах, с аскетически просветленными лицами, соседи и товарищи, мама и вся семья - все вокруг, ладан, свечи, такая родная, такая светлая церковная атмосфера... В ней забывались и растворялись обиды, душа, омытая исповедью, обретала чистоту и воспаряла...
Какое там!
Ничего похожего здесь не было. Было четверо грешников, не исповедовавшихся и абсолютно не достойных приступить к Чаше. Был неправильный, явно еретический - да и
Священник читал теперь почему-то - опять не по правилам - из Апокалипсиса.
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
(Откр., 21;1)
Ивик вдруг словно ударило током. Вселенная стремительно сжалась, уходя в сингулярность, с огненным ревом падали друг в друга, взрываясь, галактики, и за смертью брезжили новые небеса, невиданные нами, невозможные, и новая земля, и все это был - Бог...
Отец Кир отошел к самодельному алтарю. Остальные так и сидели молча. Ивик подумала, может быть, надо встать на колени? Ничего не понятно. Мысли ее ускользнули к Кельму. Мысли были необыкновенно ясными в этот миг.
Их отношения с Кельмом - грех. Кельм и вовсе обречен на проклятие согласно традиционным представлениям. В древние времена считали, что грешников в аду поджаривают на сковородках, варят в кипящем масле и все такое. Может быть, на самом деле там - что-то более замысловатое. Как в атрайде.
После смерти, значит, он попадет в тамошний филиал атрайда. Или, скорее, Верса. Но тогда ей нужно быть рядом с ним. Какой тогда может быть рай, о чем можно вести речь?
Отец Кир подошел, держа в руках чашу и ноздреватую лепешку. Сел на стул рядом со своей общиной.
– Примите и ядите, - сказал он, - сие есть Тело мое.
И без всяких церемоний протянул лепешку сидящему рядом сиббу. Тот спокойно откусил и отдал хлеб Ивик. А священник передал по кругу чашу с вином.
Странное это было Причастие, Ивик никогда не испытывала такого, и не знала, совершилось ли Таинство, и все ли тут правильно - но и хлеб, и вино, были необыкновенно вкусными.
Почему-то стало легко и просто. Ивик перестала напрягаться, перестала думать о правильности происходящего, и общение больше не напрягало ее. Они ели всякие разносолы, и со смехом болтали обо всем подряд.
– Какое платьице, однако!
– Аллора погладила Ивик по плечу, та вздрогнула, потому что прикосновение показалось ей двусмысленным... учитывая ориентацию Аллоры... и даже отчего-то приятным.
– Любовник подарил, - пояснила Ивик. Девушки засмеялись.
– Не бедный, наверное, любовник-то...
– Главное - не жадный, - заметила Ивик.
– О, это точно - главное, - подтвердил Лари.
– Выпьем?
– Кир разлил вино, принесенное Ивик, по бокалам.
– Еще с винтом хорошо, - Лари полез в карман, вытащил блистер с белыми капсулами, - но мало у меня...
– Какой тебе винт, - сказала Аллора, - мне, по-моему, и так уже хватит.
– Правда, такое чувство, что мы и так уже пьяные, - тихим, будто сдавленным голоском произнесла Нила.
– Да, что-то в этом есть... я вот читал дейтрина одного, он про это пишет что-то. Кир, помнишь, ты же мне и дал... иль Лик, что ли?
– Шанор иль Лик!
– полувопросительно, пораженно воскликнула Ивик.
– А ты откуда знаешь?
– удивился Кир, - это не для широкого распространения было...