Новый директор
Шрифт:
— Несколько минут ты можешь подарить своему отпрыску?
— Денег у меня нет. Проси у матери.
— Денег мне не надо. Вопрос более серьезный…
— Ну говори скорей.
— Нет, па… Скорей я не могу.
— Ну, хорошо. Десять минут тебя устраивают?
— Вполне.
— Говори.
Виталий Павлович пододвинул пустой стакан и беспомощно оглянулся по сторонам.
— Сейчас, па. Я думаю, что с кофейной проблемой мы и сами как-нибудь справимся, — шутливо говорил Игорь, наливая отцу в стакан крепкого кофе. — Ты, конечно, будешь
— Да.
— Не понимаю, что в нем хорошего. Горечь! Говорят, что черный кофе вреден для сердца…
— Что это ты сегодня такой ласковый? Подлаживаешься?
— Ты сверхнаблюдательный, па. Но я не подлаживаюсь, а как бы это тебе сказать… Говорят, что «во всех незначительных делах важен стиль, а не искренность».
— Это что такое? — удивился Виталий Павлович. — Откуда ты выкопал такую чушь?
— Не будем спорить. Мы с тобой люди разных поколений и не всегда понимаем друг друга.
— Ошибаешься, Игорь… Дело в разнице лет. Ты еще мальчик.
— А ты знаешь, па… Один удивительный писатель оставил нам такой завет: «Престарелые верят во всё. Пожилые чувствуют всё. Юные знают всё».
— Та-ак… Насчет стиля и искренности — это мудрость того же писателя. Как его фамилия?
— Неважно, Потом когда-нибудь, когда ты дорастешь, я скажу, — шутливо ответил юноша.
— Слушай, Игорь, откуда у тебя столько нахальства? — добродушно спросил отец, и сейчас же из полуоткрытой двери раздался голос матери:
— Что ты говоришь, Вита! Какое же это нахальство?
— А что это такое?
— Уверенность и превосходство. Наш мальчик действительно знает больше, чем ты думаешь.
— Та-ак! В семнадцать лет, еще и жизни-то не понюхав, он уже всё узнал. Я вижу, что вы с матерью прекрасно понимаете друг друга… хотя и разных поколений, как ты изволил выразиться, — Виталий Павлович покачал головой и отхлебнул кофе. — Надеюсь, что меня ты относишь к разряду не престарелых, а пожилых?
— Ну конечно, — всё с той же улыбкой ответил Игорь.
— А пожилые… Как там говорится у этого писателя?
— Пожилые чувствуют всё.
— Чувствуют? Ну, что ж… Действительно, я начинаю чувствовать, как у тебя заворачиваются мозги куда-то в сторону. В школе у вас изучают таких писателей?
— Нет, па. Наша школа еще не доросла…
— Тоже не доросла! Так ты об этом и хотел поговорить?
— Нет, нет. У меня к тебе чисто деловой разговор, — серьезно заговорил Игорь, согнав с лица улыбку. — Меня просили… так сказать, по комсомольской линии. У нас есть два ученика… В общем, ребята они хорошие, но, знаешь, молодость!.. Денег нет, а кругом соблазны. Захотелось конфеток, ну они и забрались в ларек… Я думаю, что они хотели там воды с сиропом попить. А их поймали…
— Ну и прекрасно!
— Па… они же совсем мальчики. Если их посадят в тюрьму, вся жизнь будет искалечена.
— Ничего. В милиции разберутся.
— Ну да, разберутся! В милиции рады стараться. Надо же план выполнять.
Виталий Павлович не выдержал и расхохотался:
— Да
Смех отца почему-то обидел Игоря.
— Ты напрасно смеешься! — сердито сказал он. — У нас всё по плану. И похоронное бюро по плану работает, и пожарники по плану пожары тушат. А уж милиция тем более! Ты оторвался от жизни и не знаешь, что кругом делается. Даже отметки у нас и то по плану ставят. Да, да! Я тебе совершенно серьезно говорю. По плану процент успеваемости поднимают.
— Он правильно говорит, Вита! — раздался голос матери. — И магазины по плану работают.
— А что плохого в том, что магазины по плану работают? — громко спросил жену Виталий Павлович.
— То есть как — что? — выходя из комнаты и застегивая на ходу халат, возмутилась супруга. — Товаров-то не хватает! План спускают большой, а товаров не дают! Мне сколько раз жаловался Павел Иванович. Невозможно, говорит, работать!
— Сдаюсь! — поднимая кверху обе руки, сказал Виталий Павлович. — Двое на одного. — Он выпил кофе, помассировал себе бритые щеки и продолжал: — Частично я с вами согласен. Неполадки у нас есть, хотя и не такие, как вам кажется. Но ближе к делу, сынок. Мне пора ехать.
— Я же тебе всё сказал. Надо прекратить это дело. Ты человек влиятельный. Позвони куда надо… в угрозыск. Похлопочи… Фамилии ребят…
— Подожди, Игорь, — отодвигая стакан, холодно остановил сына отец. — Я надеюсь, что в школе вас чему-то всё-таки учат. Разъясняли вам, например, что такое закон в Советском государстве? И вообще — что такое закон?
— Не помню. Как будто нет. Ну, а если бы и разъясняли, — что из этого? Говорят одно, а на деле другое. Мы же не маленькие — видим.
— Так! Ну, а в комсомоле вы когда-нибудь беседовали на эту тему?
— Кажется, нет. Па, если ты хочешь меня просвещать — не стоит. Я-то знаю, что такое закон.
— Ну-ка, ну-ка, скажи.
— Закон — это нечто такое, что пишется на бумаге и изредка применяется в жизни. Применяется в том случае, когда это кому-то выгодно.
— Черт знает что! — возмутился Виталий Павлович, поднимаясь из-за стола.
— Ты можешь это проверить сегодня. Позвони в угрозыск, попроси и сразу убедишься, что такое закон.
Мать громко рассмеялась, но отец нахмурился и засопел носом, как в минуты сильного гнева.
— Прекрати дурацкий смех! — резко остановил он жену. — Неужели ты не понимаешь, что он говорит? Это же цинизм!
— Он говорит правду, и ты сам это отлично знаешь, — обиженно поджимая губы, огрызнулась жена.
— Па! Мы здесь одни, — мягко сказал Игорь. — Нас никто не слышит, и можно говорить откровенно.
— Вот как! Значит, ты считаешь, что, когда меня кто-нибудь слушает, я говорю иначе… иначе, чем думаю?
— Как и многие другие. Ты не одинок.
— И напрасно ты сердишься, Вита, — снова вмешалась мать. — Надо смотреть правде в глаза. Большевики же не боятся правды. Твои слова?