Новый директор
Шрифт:
— Какой правде? Что ты болтаешь! Какой правде? Боже мой, сын в лицо нам говорит, что мы с тобой подлецы, лицемеры, а ты улыбаешься!
— А меня это нисколько не обижает.
Игорь с холодным любопытством наблюдал за отцом. Спокойный, уравновешенный, Виталий Павлович в семейных беседах обычно отделывался шутками, не придавая большого значения словам жены или сына. О политике разговаривать не приходилось. Затрагивались темы мелкие, бытовые, чаще всего о знакомых. В этих случаях бойкая речь, точные характеристики,
Перейдя к окну, он поцарапал зачем-то ногтем по стеклу, и когда снова повернулся к сыну, — это был снова спокойный, невозмутимый человек.
— Любопытно! Неожиданно и любопытно… А кто у вас директор? — спросил он.
— Марина Федотовна. Такой, знаешь, толстый пень в юбке. Вросла корнями. Пока не сгниет, не выковырнешь.
— Игорек! — с упреком протянула мать. — Ну что это такое! Она же дама!
— Я говорю о директоре, а не о даме.
— По-моему, очень милая женщина, и дело свое знает, — защищала мать.
— С тобой она милая. Она знает, с кем и как надо себя держать.
— Я вижу, что и ты в этом отлично разбираешься, — иронически сказал Виталий Павлович.
— Еще бы… — не задумываясь ответил Игорь. — Примеров сколько угодно, а я не слепой.
— Да? А я в этом не уверен, — со вздохом сказал отец. — И мне очень жаль, что нам почти не приходится говорить… Во всяком случае, очень мало.
Игорь усмехнулся, подумал и не спеша ответил:
— Ты же очень занят, па. Ты строишь коммунизм, и тебе некогда заниматься со мной.
— Коммунизм строится для тебя, сынок, — мягко возразил Виталий Павлович. — Я не доживу, а ты будешь жить уже при коммунизме…
— Но ты меня не спросил, па… А может быть, я не хочу…
— Что такое? — опять изумился отец. — Ты говори, да не заговаривайся, Игорь. Такими словами жонглировать нельзя.
— Я ничего плохого не думал. Ты меня неправильно понял, па. Коммунизм — это когда-то, потом! Но ты забыл, что я уже живу. Я хочу жить для сегодня и думать о завтра. Не в переносном смысле, а буквально. Меня интересует, что будет в четверг, через неделю, ну… или через год.
— Чего ты сердишься, Вита, — вмешалась мать. — Наш мальчик говорит правильно. Он молод… он весь в каких-то желаниях, мечтах… И живет он больше сердцем.
— Помолчи, пожалуйста! — поморщившись, остановил жену Виталий Павлович.
— Но это не значит, па, что я совсем не думаю о будущем, — продолжал Игорь. — Вот я, например, дополнительно изучаю английский язык. Мне хочется поехать за границу. Да, да! И я поеду, будь покоен.
— Ну хорошо, — махнул рукою Виталий Павлович. — Вопрос этот серьезный, и более обстоятельно мы поговорим с тобой как-нибудь в другой раз, на днях. Сейчас мне надо ехать.
— А как моя просьба?
— Какая?
— Насчет наших ребят?
— Скажу
— Не верю! — со смехом сказал Игорь. — Конечно, меня не посадят, потому что я твой сын. Ну, а если и посадят, то тебе всё равно придется вмешаться.
— Почему?
— Потому что я твой сын!
Виталий Павлович побагровел и засопел носом.
— Ничего… Немного терпения, и доберемся до вас! И до школы доберемся и комсомолу дадим нагрузку… Бездельничаете много… — гневно выговорил он уже в прихожей.
16. Новый директор
Новый директор и завхоз школы обошли здание и остановились перед входом в подвал. Над дверьми висела стеклянная вывеска.
— А это что такое? — удивился Константин Семенович. — Жильцы?
Громадные подвалы, приспособленные и оборудованные во время войны под газоубежище, были заняты «Промартелью».
— Жильцы, — подтвердил Архипыч.
— Надо скорее выселять их отсюда, — вполголоса произнес Константин Семенович, спускаясь по широкой лестнице в подвал.
— Да уж как-нибудь, — не очень уверенно пробормотал Архипыч. — Они, надо полагать, не самовольно тут обжились.
— Сейчас выясним.
Артель, по-видимому, работала здесь давно и расположилась всерьез и надолго. Перегородки, электропроводка, оборудование, водопровод — всё было сделано основательно и продуманно. В проходной, возле рабочих шкафчиков, дежурила уборщица.
— Вам кого? — спросила она вошедших.
— Мы бы хотели поговорить с вашим начальством… Кто у вас… заведующий, управляющий?
— Председателя на месте нет, — охотно ответила женщина. — Если желаете, заместитель у себя.
— Всё равно.
— Тогда пройдите через упаковочную вон в ту дверь. Там в углу, за стеклянной перегородкой, он и сидит.
— Как его зовут? — хмуро спросил Архипыч.
— Самуил Григорьевич.
Отворили дверь в упаковочную и увидели приятную для глаз хозяйственника картину. Большой подвальный зал, освещенный лампами дневного света, был густо заставлен столами. Сидевшие и стоявшие работницы отсчитывали разноцветные клипсы, укрепляли их на специальные картонки и паковали в коробки.
— Ты смотри, что у нас есть, Архипыч! Великолепное помещение! Высокое, теплое, сухое. Вентиляцию только надо, — оглядываясь, проговорил Константин Семенович. — А с той стороны большая кочегарка. Если мы ее перегородим, выйдет прекрасный склад.
— А наверх-то как попадать?
— Выход где-нибудь есть. Неужели только с улицы?.. Ну, пошли к начальству. Ты начинай с ним разговаривать, а я посмотрю со стороны.
— Ох, боюсь я, Константин Семенович! — со вздохом сказал Архипыч. — Не выколупнуть их. Вон как вросли. Они тут много средств вложили.