Новый год в октябре
Шрифт:
– Как?! – подскочил Поляков.
– А так! – весело сказал Алексей. – Я изложил твою точку зрения Бегунову, тот – Антонову, и он нас вызвал к себе. И мы пришли к мнению, что играть необходимо по-крупному. Не заниматься кустарщиной на коленке, а подвести под проект серьезную материальную базу. И не брать деньги с медиков, а использовать их, как консультантов.
– То есть, все лавры себе…
– В смежники я предложил тебя, что утвердилось походя, без комментариев. Виза Бегунова уже стоит на документе. Так что вопрос в
– А если сорвется?..
– Антонов уже ходил в правительство. Там знаешь, что сказали? Такие аппараты должны стоять в каждой больнице! В итоге, конечно… Понятное дело – демагогия, но главное – идея верхи вдохновила. И теперь на гребне этой волны…
– Я нашел правильного партнера, - торжественно произнес Поляков и с воодушевлением пожал Прошину руку. – Но ты осторожнее… Тут суммы. А ты под прицелом, балда. Никакого у тебя навыка маскировки и объединения вокруг себя полезных людей.
– Ну, знаешь, – сказал Прошин. – Мафию создать тебе не дадут, раз. Во–вторых, эта идея без позитивного начала. А это симптом бесперспективности. В любой мафии всегда грызня и людоедство. Ибо философия ее – алчность. Так что лучше работать в предельно узком кругу. И безопаснее!
– Философия кусочника и мародера… Безопаснее? Идиот! – сказал Поляков, омывая из бутылки пивом голову. – С таким подходом к делу ты будешь под вечным прицелом. И в итоге тебя раздавят. Не найдешь исполнителей и покровителей, так и останешься мелким жуликом. Ты не видишь, куда идет страна? Воруют все. Работяги – подшипники на заводах, торговцы – продукты, сельский люд – мясо и молоко… И не так-то всех и цепляют… Разве – для острастки. А почему? Потому что – не выгодно. Потому что если начать закручивать гайки, вернемся к временам всеобщего страха. И затронет он всех без исключения: и тех, кто наверху, и тех, кто под ними. А кому это надо? Ты говорил про гребень волны? А волна уже рождается, только другая… Большая волна! И вот на какой гребень надо попасть. А ты барахтаешься где-то в мутной глубине… У тебя психология рыбки–прилипалы.
– А у тебя акулья психология?
– У меня акулья.
– Ну что же… Тогда прилипнем к тебе, – пошел Прошин на попятную. – Может, ты и прав. А если последует удивительная метаморфоза, и я тоже превращусь в акулу? – Он усмехнулся и поднял на Полякова глаза. – Не испугаешься?
– Волк волка не грызет, ворон ворону глаз не выклюет, – отозвался тот, тяжело дыша.
Как акулы, – не уверен, но, по–моему, то же самое… Кто знает, Леха, может, за нами действительно правда? – добавил он и откупорил очередную бутылку.
«Правда – это когда не ставят знак вопроса», – подумал Прошин, но промолчал.
* * *
В понедельник, на утреннем совещании, Бегунов объявил о закрытии темы. После окончания летучки Прошин вышел во дворик и призадумался.
Как сказать об этом в лаборатории он просто не знал.
Только что отгремела первая весенняя гроза. В воздухе были разлиты ласковая дождевая прохлада и запахи пробуждающейся зелени, робким налетом подернувшей ветки деревьев. Лиловые, с розовыми прожилками червяки копошились в теплых лужах. Прошин постоял, вдыхая горький запах молодой березовой листвы, подумал о том, как незаметно промчалась зима, как вообще незаметен, ужасающе незаметен бег времени, и отправился в кабинет.
Сначала он хотел поговорить с Авдеевым. Эмоции остальных его не интересовали. Тот явился без промедления. Был он насторожен и хмур, будто заранее предчувствовал недоброе.
– Вот, Коля… – Прошин бесцельно крутил на столе пузырек с чернилами. – Так вот и… живем. Сняли нашу тему. По приказу министра. Бегунов сейчас только что меня как обухом…
– А–на–ли–за–тор?! – Авдеев подскочил к Прошину. Нижняя челюсть у него дергалась - Почему?! Я ведь…
– И медики от своей версии отказались, горестно прибавил тот. – Представляешь, подлецы какие…
– Версия?! – Авдеев уже кричал. – Была версия! Я же нашел! Медики не знают! А ведь… это ты… – вдруг медленно произнес он. – Ты… меня заставил всех обманывать…
– Коля… - не на шутку перепугался Прошин. – Зачем ты так? Я виноват, да! Но я же ради тебя… Это там… отменили! – Он указал в потолок. – Там–то смотрят с позиций плана, финансов…
– Я добьюсь. Сейчас к Бегунову… – Авдеев лихорадочно оправлял пиджак.
– Хочешь доказать, что ты гениальнее Глинского? – сощурил глаза Прошин. – Тогда опоздал. Заявление в загс уже подано… – И по изменившемуся лицу Коли понял: эта ложь решила в итоге все…
В кабинете стало тихо. Из коридора доносилось шарканье подметок, и кто–то, словно в насмешку, просвистел за дверью свадебный марш, прозвучавший в ушах Авдеева как марш похоронный…
– Почему я до сих пор на что–то надеюсь? – спросил он не то себя, не то Прошина. – Мне давно пора бы привыкнуть к этой непроходимой невезухе. А я? Кручусь, волнуюсь, все куда–то бегу, будто боюсь: обгонят… А не надо бежать. Того и обгоняют, кто бежит. А кто никуда не торопится, того не обгонит никто. Ни–кто!
Прошин, исподлобья посматривающий на него, нервничал. Он понимал: достаточно Авдееву подняться этажом выше и зайти к Бегунову, все может мгновенно…
– Коля… – Он интуитивно подыскивал слова.– У нас тебе ничего не пробить. Но я обещал… И обещание выполню. У меня есть товарищ в одном НИИ. Такой… Блат в аду и в Пентагоне. Он поможет тебе. Так что… дело не кончено. А вообще, старина, тебе надо забыть Наташу и уйти отсюда, – выпалил он напрямик. – Здесь ты ничего не добьешься.
– Да, – сказал Авдеев. – Здесь, да и везде… ничего.
– Я сейчас позвоню этому человеку. – Прошин подвинул к себе телефон. – А ты пока иди в лабораторию, сообщи ребятам…