Новый Мир (№ 1 2005)
Шрифт:
разогнав над собой облака,
в чистом поле работает вместо
упомянутого мужика.
Глухо стонут истлевшие танки.
Исторгает растительный хруст,
наступив на стальные останки,
многоверстный сиреневый куст.
Испитые вокзальные бабы.
Проводник беспробудно бесстыж.
Ах, когда бы ни ехал, куда
неминуема станция Стишь.
Продавец каменных подделок
На коктебельском променаде высоколобый эфиоп
стоит, как выговор менаде, как столп стиха на паре стоп,
тот русский человек, который намечен двести лет назад,
в окно небес, раздвинув шторы, взглянул и стал совсем крылат, —
не важно, чем он там торгует, — свечеобразная верста
сны человечества толкует молчком, не раскрывая рта,
над ним ворона стала чайкой, а чайка сделалась орлом,
пока в России чрезвычайкой попахивает поделом,
пока воюет Эритрея с Аддис-Абебой — в данный срок
наш эфиоп, над морем рея, стоит, незыблемо высок.
Он в этом смысле Макс Волошин, певец, двух станов не боец,
и смоляной скворец, положим, в его кудрях не вьет колец,
поскольку он молчит, ни слова за двести лет не пророня,
перстоподобностью суровой показывая на меня, —
мне стыдно, обернусь орлицей, над Карадагом пролетев
и над менадой меднолицей из рода рубенсовских дев, —
она лежит громадой голой, по эфиопу истомясь,
и пах ее, как пух Эола, нежнее самых белых мяс
волнует Статую Молчанья на черноморском берегу,
где я сплошного одичанья по мере сил не избегу.
* *
*
С возгоранья искусственной елки
начинаются толки
о столице в огне,
обо мне на коне.
Я скачу на высоком и белом
сквозь высокий и белый пожар.
Что ж ты стонешь всем телом
о набеге татар?
Это орды Узбека?
Храп коня?
Это жажда успеха
пожирает меня.
Это гром ипподрома,
а не желтый Восток.
Это взорванный газ
бесконтрольно утек.
Сей пейзаж намалюю с натуры,
чуя кожею всей
понижение температуры
сотрясаемых мной воздусей.
Перехватывается дыханье,
нечем петь.
Перекрикивается петухами
колокольная медь.
Расточил стихотворец на тропы
благородный металл.
Сын Отечества — вестник Европы —
беспардонно устал.
* *
*
Дикую флору московских задворок
надо по адресу перенести —
всю эту стаю, охапку и ворох
в быстром стихе от позора спасти.
Все мессианские поползновенья
сосредоточить на малом цветке,
правильно распределить ударенья —
что нам удары грозы вдалеке?
Не пережать, о бессмертнике грезя,
не сочинять ботанических книг.
Мало нам, что ли? Смотрели до рези
в пыльных глазах на Господень цветник.
Оштукатуренная колоннада
в старом саду собирается — жить.
На реставрацию старого сада
что, кроме грязной слезы, положить?
Не исчерпать впечатленьем гнетущим
бедный участок бесхозной земли.
Все оправдается дикорастущим
словом, с которым мы вместе росли.
О единстве человеческого рода, или Зачем ставят памятники?
Успенский Владимир Андреевич — доктор физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой математической логики и теории алгоритмов механико-математического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Родился в 1930 году. Автор филологических и культурологических статей, опубликованных в журналах “Новое литературное обозрение”, “Неприкосновенный запас”, в интернет-издании “Русский Журнал”. В 2002 году в издательстве О.Г.И. вышел в свет его двухтомник “Труды по нематематике”. В “Новом мире” публикуется впервые. Живет в Москве.