Новый Мир (№ 1 2009)
Шрифт:
Уйти мы не можем. Вмазать из “шмеля” тоже — даже если этих накроем первым выстрелом, все равно придется отходить, а кто даст гарантию, что в том доме нет второй группы? Баррикаду уже не разобрать. Начнем шуметь — выстрелят. По балкону успеет уйти один. Квартира непроходная, ни одна стена не пробита — специально выбирали, для спокойствия.
Никогда не приходилось сидеть на крючке?
“Ночью каждый тащит свой чемодан сам” — любимая поговорка ротного. Он понимал, что если чехам вздумается давануть ночью, то роте кранты. Держать десять домов по пять-шесть человек в доме невозможно. Начнется
В чужой дом через пустой неприкрытый двор, где тоже поползали саперы, никто не полезет — глупо. Рота подойдет? Подойдет, конечно. Минут через двадцать. Пока чехи гранатами вмажут, пока в роте сообразят, что это не мы пуляем, пока людей соберут, пока пройдут эти двести метров... Нас уже не будет.
Начальная скорость гранаты РПГ-18 “муха” — сто четырнадцать метров в секунду. Чтобы преодолеть разделяющие нас сорок метров, ей понадобится 0,3 секунды. На принятие решения стрелку нужно еще две-три секунды — такова средняя скорость реакции человека. И еще полсекунды на шевеление пальцем, нажимающим гашетку. Всего около четырех секунд.
На войне расстояние и время меняют свои значения. Человек здесь живет сантиметрами, мыслит секундами.
Двадцать минут — катастрофически долго. За это время нас можно убить триста один раз.
Ротный это знал. Но сделать ничего не мог — не он начал эту войну. И не он обеспечивал роту техникой.
“Ночью каждый тащит свой чемодан сам” — эта война была под таким девизом. Попал в жопу? Что ж. Не повезло тебе, парень. Извини, никто не придет. Потому что попросту некому. Это действительно невозможно. В России сто шестьдесят миллионов человек, но наскрести десяток, чтобы вытащить тебя из задницы, почему-то нельзя.
Ночью каждый тащит свой чемодан сам.
Без пяти четыре поднял Шишигина. Все ему объяснил. Он принял спокойно, нормально.
Остальным похрен. Баррикаду разбирать отказались — “да это не чехи… куда идти… не выстрелят”. Королю просто влом, Славке и правда похрен — в Чечню он поехал после того, как его жену и сына насмерть сбило машиной. Не в себе мужик. Ненавидит всех. Смерти не то чтобы ищет, но и терпеть не может.
Молодой не в счет. Король его задрочил так, что тот уже мало что соображает. Гниет постоянно, на одну ногу уже даже сапог не налезает — кожа слезла от колена и до стопы. Сказал ему, чтобы шел в ванную. Он остался в кровати.
Комната для войны у нас была только одна — та самая, с балконом. Без вариантов. Воевать нельзя. Но время еще есть — часа полтора.
Решили так: идем с Шишигиным на фишку вдвоем. Он чуть посветится на балконе, чтобы чехи поняли — один по-прежнему на фишке, затем уходит в комнату. Снайпер не должен снять его первым.
Я сижу за углом — меня они видеть не должны, типа спать пошел. “Шмель” наготове.
Первый выстрел из граника стопудово будет во вторую комнату, где спят четверо. Спите, если вам похрен… Нам-то с Шишигиным — нет. Может, еще и выберемся из этой мышеловки, в которую сами себя же и засунули.
Расклад такой: после
Я тем временем бью из “шмеля” в гранатометчика. Этого придется завалить с первого выстрела, иначе кранты. После этого меняю Шишигина на подавлении снайпера, он бросается разбирать баррикаду и уходим.
Но первым должен выстрелить чех и именно в ту комнату, где спят четверо. Иначе все не имеет смысла.
В пять двадцать, чуть раньше, чем мы ожидали, Шишигин услышал два коротких свиста. Свистел снайпер. Гранатометчик спустился к нему, и они ушли. Больше групп в доме не оказалось.
Часов в семь, когда совсем рассвело, мы пошли туда.
Снайпер все время сидел в одной комнате на табуретке. Гранатометчик наверх тоже не ушел, был на кухне — соседнее окно.
На полу кухни валялась взведенная “муха”.
Он стрелял. Он стрелял, просто “муха” не сработала.
“Муху” эту взяли с собой — я хотел разбить ее об башку Короля. И еще прихватили печку — на кухне оказалась совершенно нормальная солдатская буржуйка. Обратно пришлось лезть через балкон, и когда мы уже спускались по лестнице в подъезде, сработала одна из сигналок, поставленных саперами. Оказалось, что пятиэтажка, торцом стоящая за этим домом, была битком набита людьми с белыми повязками на головах. Это нам уже ротный потом рассказал. Они засекли нас, когда мы перелезали по балкону, и захотели взять двух русских придурков живыми. Но сработала сигналка, и мы свалили. Печку и “муху” так и не бросили — неслись с ними как сайгаки через весь двор.
В нашем доме долго ржали как безумные. Сидели в обнимку с этой печкой и гоготали. Потом пошли и насрали две огроменные кучи.
Из этого отделения я ушел. Шишигин тоже. Тем же утром он пошел к ротному, сказал, что посылает все на хрен и пусть его переводят куда хотят, но в отделении Короля он больше не останется. Ротный вернул его на родную “шишигу”: Шишигин — это не фамилия, кликуха. Я встречал его потом еще несколько раз.
Молодой загнил окончательно. Последний раз я видел его, когда он ковылял по снегу в своей тапочке в санбат — Король пинками уже погнал его к медикам, — а гной по ноге стекал сгустками. В роту он больше не вернулся.
Короля перевели на бортовой “ЗИЛ”, от ненавистной ему должности “комода” он все же избавился. Я с трудом переносил его, когда встречал. Все вспоминалось, как он привязал гранату к кошке и выкинул ее в окно: “Задолбала мяукать, сука…”
Что со Славкой, не помню.
Когда мы виделись, об этой ночи не разговаривали.
Все равно они нас убили.
Просто “муха” не сработала.