Новый Мир (№ 1 2010)

Журнал Новый Мир

— Степа-а! — заходится бабий крик. — Сашка там!!!

Здоровенного рыжего быка с гривой бешеной шерсти и мотающимся, хлещущим хвостом с заносом выбрасывает в пыльный двор. Через двор мальчонка бежит, спотыкается, падает и, понимая, что это конец, заходится истошным криком. Секунду они один на один — бык и ребенок. Бык фыркает, пригибает голову и делает шаг в сторону мальчика, как вдруг появляется загорелый мужик в синей майке — и на него, выкатив красный глаз, какою-то грудой валится рыжий бык; человек бьет блестящим ножом ему сзади

под основание черепа и медленно оседает к шее животного, которое сразу делается смирным, послушным… И только немного дошевеливает рогом, там, у этого человека внутри…

— Степа-аа! — кричит Надька и бросается к отцу, и Сашка бросается к отцу, и трогает его крепкую толстую руку, и видит распоротый живот и такой же, как у быка, красный, угасающий глаз… И кажется, эта смерть длится вечно…

(«Тр-ррр!»)

Цвет. Настоящее: Надя и Сашка идут вдоль края хоздвора через раскоп туда, к ивам…

— Раньше мы рыбу ловили, сынок, а как рыбы не стало, на рыбзаводе работали, а как завод они себе забрали, самосильно занялись скотиной, и вот уж сколько лет? Считай, тридцать?

— Мама, а что за ямы это?

— А это ученые люди роют. Говорят, древний был город… Хазары… Итиль.

— Смотри, там мертвый человек, поджавшись, лежит?

— Так схоронили, вот и лежит.

— И папка так лежит?

— Не-е, папка прямо положен. Он же во, здоровый какой был — папка твой…

— Он раньше рыбу ловил?

— Ловил… Рыбак был знатный… Первейший рыбак….

Детский взгляд смотрит на ямы и край раскопа: выложенные по краю обломки керамики и целые сосуды, наконечники стрел, соржавевшие звенья кольчуги…

— Здесь город был, а мы не знали, все в прятки играли с тобой…

— Играли, играли…

Они уходят от раскопа древнего города в тень ив. Там осторожно прячется вода: речка. Это маленькая речка, из детства, и, конечно, с нею связаны какие-то самые первые воспоминания, и мальчик смотрит на нее, как зачарованный, и видит все как-то странно: вот будто из цветного стекла стрекоза над водой на травинке, крылья в мелких перепонках, блестят. Бочажок воды, пук осоки. Капля воды. Все это резко-резко он видит. По красным пескам вдали человек проходит, пыля босыми ногами, измеряет площадь городища. Девушки появляются сбоку, видно, с обеда вернулись, спускаются в раскоп, берут инструменты…

И вдруг где-то громкий-прегромкий звук раздается: др-др-др!!!! — со страшным треском лопается в небе несколько выхлопных выстрелов какого-то допотопного мотора.

Мальчик слушает.

— Дядя Коля Покусаев?

— Да жив твой Коля Покусаев! Хошь к нему сходить?

Идут, ивы гуще, трава…

Ров, заросший коноплей и другой высокой травой: внизу, во рву, зеленая вода.

Вытоптанная коровами площадка. Постройка: стены из самана, сверху тростник. Под тростником прячутся от солнца и яростных мух желтые коровы…

Др-др-др!!! — опять что-то рвется с треском,

и тут мальчик видит наконец под ивами странный двигатель и возле него человека, только что завершившего яростную операцию по его запусканию. Двигатель — древний, каких уж не бывает — однотактный «Болиндер» — качает воду из Сомовки в ров рыбзавода, где живут осетры.

— Ну, здравствуй, дядь Коль, — говорит Надя. — Как живется при новых-то хозяевах?

— А хорошо, — отвечает дядя Коля убедительно. — Дом мне мой оставили, коров тоже… — Гладит Сашку по голове. — Твой, что ль, вырос? Чужие-то не заметишь, растут… Из телки пока ще корова вырастет — одного сена сожрет…

Руки у него старые, но могучие, как корни, крестьянские руки…

— Чайку небось хотите?

Соглашаются.

Он приоткрывает дверь в крошечную (под одну кровать и тумбочку) саманную хижину свою. Правда, печурка у входа. Подбрасывает кизяки в огонь, возится с черным чайником.

— Сейчас, сейчас…

— Что ж, один все? — спрашивает Надя.

— А с кем-то мне быть? — резонно отвечает дядя Коля. — Бабка у дочки в городе — с внуком, ну а я… Если уж снегом заметет — тогда…

А пока — вроде к вам дохаживал…

Древнее радио на стене передает какие-то кажущиеся нереальными здесь новости… Чай жидкий, зеленый. Черный чайник, весь в копоти от кизяка.

Саша замечает приколотую ржавой иглой над кроватью бабочку. И несколько осколков фарфора с дивным рисунком на облезлом подоконнике открытого окна…

— Благодарствуем, дядь Коль, здоровья!

Проходят мимо загона, одна корова тянется, хлеба просит. Рыжая. Дальше идут. То черные плавунцы по воде шарятся (Ч/Б), то опять трава цветом, переливами пойдет, то опять сом (Ч/Б) на леске бьется — словно выуженный из давнего-давнего прошлого…

Идут в свете, в цвете…

— А это что, мама?

Корабль стоит в траве, брошенный.

Мать говорит:

— Ушла Волга-то, обмелела, там, где вы с Валькой купались, теперь сушь одна…

Мальчик через пролом заглядывает внутрь корабля: там темно, железо рваное. Коридор с оборванной проводкой… Двери. Как будто там живет кто-то. Ветер живет. Скрипы. Паутина. А может — капитан живет?

Он видит (Ч/Б): капитан в рубке попыхивает трубкой, в небе облака, на палубе народ, мотоцикл, бабка с козой, загорелый матрос швартует корабль у деревенской пристани…

Свет, цвет.

Они уже ушли от корабля, стоят в травах посреди острова. Она — большая. Он — маленький. Она вытирает ему испачканную щеку.

— Сколько ж я с тобой, Саша, ходить еще буду? Когда ты в ум войдешь? Мне к своим пора, — говорит Надя. — Ты откуда пришел-то? С кем приехал? — Надя держит за руку взрослого, долговязого парня.

— С Федькой, — вдруг издалека, но осмысленно отвечает долговязый парень.

— А звать тебя как, помнишь?

— Сашка.

— А меня?