Новый Мир (№ 2 2007)
Шрифт:
2. Но что-то произошло в середине XIX века, какая-то критическая точка была достигнута в умах людей западной цивилизации, и в результате явились миру два автора, один по имени Кьеркегор и другой по имени Ницше. Тогда-то и возникла так называемая экзистенциальная философия, которая оказалась странной смесью философии и литературы, — и на некоторое время вещи на фронте культуры изменились. А лет через сто или сто пятьдесят все снова пришло в норму, хотя новая “норма” уже была не совсем то, что старая, а может быть, и совсем не то... да и писатели стали писать совсем не так, как писали раньше...
3. Существуют люди, которые утверждают, будто на греческом Олимпе обитали два бога, про которых потом забыли: бог философии и бог литературы. Они непрерывно и довольно противно ссорились
4. Однажды, неизвестно когда, в Древней Греции жило существо по кличке Кентавр. Древние греки были удивительно умные люди, и потому они понимали, что Кентавр — не столько чудо природы, сколько результат промашки богов: на его бедную голову по ошибке попали капли обоих потоков воды, и вот он стал ни то ни се, эдакое существо, которое следует показывать народу на ярмарках вместе с бородатой женщиной, карликами, говорящей головой и так далее. О да, они знали это про Кентавра и потому зачислили его по разряду античной мифологии. Мы же совсем не так умны, и потому Кьеркегора и Ницше с большой помпой преподают на философских факультетах те самые люди, которых эти авторы так презирали, — профессора философии. И хотя по ходу чтения лекций профессора иногда выражают сожаление, что Ницше и Кьеркегор не сформулировали свои мысли более определенно и четко, они восхваляют их как великих революционеров в мире традиции западной мысли. Но понимают ли они, что говорят?
5. Древние греки, разумеется, никогда не допустили бы ничего подобного. Например, Платон, которого мы по своему не слишком большому разумению называем прекрасным писателем только потому, что у него был дар к метафорам, и потому, что он выдумал два-три собственных мифа, отнесся бы к Кьеркегору и Ницше с большим подозрением и недоверием. Платон знал, что философия и литература не только разные, но враждебные друг другу стихии: недаром он изображал поэтов как опасных безумцев. Способность Платона “писать хорошо” не имела никакого отношения к литературе, потому что его персонажи отнюдь не живут (не “существуют”, как это говорится в экзистенциальной философии), но только выражают определенные, совершенно рациональные мысли. И Платон, конечно же, совершенно точно знал, чтбо он хочет сказать.
6. Писания Кьеркегора и Ницше, с другой стороны, — это действительно смесь философии с литературой. Здесь имеется в виду не то, что дидактические романы Кьеркегора — это литература, но скорей что он сам “литература”. То есть что он (как и Ницше) создал персонажа из самого себя и что оба они в этом смысле не совсем владели материалом, то есть не совсем знали, что они делают. Кьеркегор и Ницше создали свой собственный, так называемый субъективный, стиль письма, который передает не только мысли, но и чувства, а эмоции — это не “знание”, они могут подвигнуть к удивительной проницательности, но в равной степени могут затемнить беспристрастную мысль. И с точки зрения философии подобная ситуация иронична.
7. Как известно, Кьеркегор и Ницше писали так, как они писали, потому что они не верили, что истина может быть познана при помощи только рационального мышления. Кьеркегор внес в картину свой вариант христианства, в то время как Ницше изобрел Сверхчеловека и полагался на некую “аристократическую интуицию”. Профессора философии провозгласили такого рода писания замечательным достижением экзистенциальной философии, и логика их такова: если истина не может быть постигнута посредством сугубо рационального мышления и если истина не только в мысли как таковой, но и в цельности человеческого существования, то автор, который хочет постичь и выразить эту истину, обязан каким-то образом включить в свои писания не только свои мысли, но и свое “я есмь”, “я существую”. А посредством чего он может это сделать, как не литературы? Следовательно, соединение философии и литературы есть замечательная
8. Ужасно любопытно, какое именно место занимает в современных умах экзистенциальная философия. То, что она дело прошлого, это несомненно. Но хотя она существовала еще недавно, она так далека от современного состояния умов, что в ней уже есть что-то мифологическое, а на фигурах Кьеркегора и Ницше лежит явный отсвет романтизма. (Романтика — вот еще одна вещь, которую не знали древние греки.) С начала ХХ века писания Кьеркегора и Ницше эксплуатировались, скрыто или явно копировались, а в то же время их краеугольный камень — аутентичность персонажа-писателя сморщивалась и исчезала, как шагреневая кожа, под аналитическим глазом критического рационализма (или рационалистического критицизма). Ирония, которая так присуща Кьеркегору, и парадокс, который так присущ Ницше, сыграли примечательную роль в судьбе экзистенциальной философии, каковое определение возникло уже в ХХ веке и адресовалось отнюдь не к обсуждаемым кентаврам, а к профессорам философии вроде Хайдеггера. В наши же дни такие профессора философии, как Деррида, берут практически все свои идеи у Кьеркегора и Ницше и в то же самое время смеются над идеей аутентичного автора-персонажа как чистым мифом, ведь теперь, в наш рациональный век, окончательно стало известно, насколько человек есть сумма многих параметров и условий, таких, как происхождение, воспитание, соцусловия жизни, культурные ассоциации и аффилиации, национальность, этническая принадлежность, мужской или женский род и так далее. Истинные герои в современном обществе — это те, кто принадлежит к разного сорта меньшинствам и восстает на защиту своего против враждебных внешних сил доминирующего большинства. Благородство духа ассоциируется с людьми, поднимающимися от более низкого уровня сознания к более высокому, хотя еще у Сартра существовал герой, который, как Лоэнгрин, защищал чужих против своих, посторонних угнетенных в направлении “сверху вниз”... ну и романтическая фигня!
9. Романтическая фигня — точней не скажешь. Даже и в наш психотерапевтический век люди, увы, тоскуют по дозе романтизма. Только теперь они настолько не ведают, что это такое, а их литература настолько ловка и развлекательна, что им не остается ничего другого, как творить романтический образ романтики. Это в старые времена, когда люди не были столь реалистичны, они весьма реально знали романтику, и их было не так легко провести на ее мякине. Вот почему фигуры Кьеркегора и Ницше в наше время окружены таким некритическим ореолом: реальное понимание, что они были такое, полностью утеряно. Все, что мы знаем об этом: экзистенциальный герой был великий романтический герой европейской цивилизации. На сегодняшний день ему сто с лишним лет, но он был последний ее герой, и иного не предвидится. (Можно ли представить себе романтическим героем Дерриду, если даже Сартр по сравнению с ним выглядит романтиком??)
Основной текст
Ида Овербек записала в своих мемуарах: “Я осмелилась сказать ему [Ницше], что идея бога не слишком реальна для меня. Глубоко тронутый, он ответил: „Вы говорите это, только желая прийти мне на помощь. Никогда не отказывайтесь от идеи бога!.. Насколько я вас знаю, и даже в этот миг: одна великая мысль владеет вами, и это идея бога!” Его лицо исказилось в эмоциональном порыве, а затем превратилось в каменную маску. „Я поставил на нем крест, я хочу произвести нечто новое. Я не поверну, я обязан идти вперед, страсти разрывают меня, они меня прикончат...””
Перед нами возможность взглянуть на Ницше не как на мыслителя, а как на человека в частной жизни. И первая мысль: что за личность! Что за трагическая судьба! Но тут же мы начинаем думать. Мы представляем себе древнего еврея, обращающегося к апостолу Павлу с подобной фразой, и ответ апостола: “Нет, мой друг, оставайся верным иудаизму, а я должен идти моим путем вперед и погибнуть...” Или мы представляем себе Гегеля, к которому обращается кантианец, и ответ Гегеля: “О мой друг, не обращай внимания на мою систему, оставайся верен старику Канту, а я пойду вперед...” — и т. д.