Новый Мир (№ 2 2010)
Шрифт:
К тому же большинство телезрителей — люди мирные и мирных профессий. Они тем самым получают от жанра надежду, что криминальные конфликты их не заденут. Стало быть, и смерть не догонит. Да и в любом случае, вон там на экране уже столько людей угробили, а мы тут еще живем и переживем не одну сотню молодых и мускулистых парней из телекино.
Вторым успокоительным фактором оказывается то, что цивилизация на глазах начинает превращаться в дикие джунгли, в мир стихийный и слабокультурный. Каковы наиболее повторяемые эпизоды погонь и потасовок? Рассыпаются овощи и фрукты с рыночных прилавков, рушатся аккуратные пирамиды ящиков или коробок в супермаркетах, разбиваются стекла витрин и целые батареи бутылок в питейных заведениях. Горят
Сила, причем грубая сила, дерзкий произвол, личные волевые решения становятся решающими. Зритель находит подтверждения тому, что хваленая демократия и еще более хваленая законность на самом деле не универсальны и не всемогущественны. Их легко можно отменить. И отмена эта бывает весьма эффективна. «Хороший» полицейский, и американский и европейский, как правило, не слишком дипломатичен и в особо острых ситуациях занимается рукоприкладством. Он делает то, что регулярно хочет сделать сидящий перед телеэкраном человек, но не решается из-за страха перед социальным наказанием. Герой криминального сюжета не знает подобного страха.
Наконец, третьей составляющей данной терапии является победа стражей порядка над подлинными злодеями, а также победа авантюристов-одиночек над злыми полицейскими, нечестными чиновниками или организованными преступниками. Приемлемы оба варианта. Первый убеждает зрителя в том, что важными проблемами общества кто-то круглосуточно занимается. Кто-то его, рядового и безоружного, охраняет. Кто-то будет расследовать преступления, направленные против обыкновенного индивида, не обладающего ни властью, ни славой, ни большими деньгами. Второй вариант убеждает в том, что у рискующих одиночек есть шанс победить человеческое множество, есть шанс добиться индивидуального счастья и удачи и судьба не покарает за использование не самых законных методов.
Самураи, копы, легавые и менты — братья навек
Криминальные жанры доказывают единство мира, поскольку Запад и Восток разными путями и с разными философскими посылами приходят к одной и той же идее — необходимости внезаконного и весьма физического действия для достижения целей.
Запад в криминальных сюжетах как бы продолжает отыгрывать тот шлейф «макиавеллизма» и титанизма, который в современной жизни давно пообтрепался. Но в детективах и боевиках бандиты и полицейские все еще тяготеют к архетипам могущественных сверхчеловеков, обладающих экстраординарными способностями — и потому законно не соблюдающих законы, писанные для простых смертных. Герои Алена Делона, Жан-Поля Бельмондо и выглядят, и ведут себя как титаны, чья генетика восходит чуть ли не к божественному, то ли аполлоническому, то ли дионисийскому — началу. Полицейские, под прикрытием или в открытую преступающие закон, — самые романтические борцы за справедливость и в американских сериалах вроде «Полиции Майами…». Мафиозные же группировки в итальянском «Спруте» все еще напоминают о могущественных и коварных кланах эпохи Ренессанса.
В отличие от западного мышления, восточная философичность транслирует в восточные криминальные жанры нечто прямо противоположное — идею малости и ничтожности человека перед лицом вечности. Что такое жизнь человека? Улетающая пыльца, красочное мгновение, которое стремительно проносится и которого очень легко совсем лишиться. Ведь отнять жизнь так просто. Сейчас ты властелин чужих судеб и обладатель гигантского капитала, а мгновение спустя — ничто.
А раз так, человек имеет право на все, пока он жив. Не надо беречь свою жизнь, не надо ограничивать себя в действиях и уж совсем не стоит бояться смерти. Свобода от жалости по отношению к себе и к тому, чем можно обладать при жизни, читается на лицах восточных героев. Герои японского виртуоза криминального кинематографа Такеши Китано концентрируют
Свобода, рожденная сознанием малых возможностей смертного и краткости бытия индивида, вдохновляет вестернизированные души, которым всегда жаль расставаться и с жизнью и с нажитым. Не случайно к восточным героям так пристрастны американские фильмы (как, например, «Двойной удар» с Ван Даммом) и сериалы (как, например, «Китайский городовой», в оригинале «Martial Law», с Само Хунг Кам-Бо). А Джеки Чан сделал карьеру как гонконгский американский актер, способный придать более тонкий аромат боевику и комедии.
Если для западного миропонимания насилие — это все-таки хаос, для восточного — особый ритуал, культурная ценность.
Насилие в восточных вариантах отличается от западного декоративно, пластически и ритмически. Драка в западных боевиках просто груба и жестока, она преследует конкретные цели — вывести противника из строя, сохраняя боеспособность за героем. Драка в восточных боевиках либо содержит усложненные движения, демонстрирующие не только силу, но и эстетизм руко- и ногоприкладства, встроенность современного мордобоя в долгую культурную традицию. Либо — восточная драка отличается ускоренным темпом и более крупными планами, в которых человеческие конечности мелькают так интенсивно и как бы автономно от самих тел, что становятся подобны холодному оружию. Происходит деконструкция человека силы.
И конечно же, вместе с восточным колоритом возникает мотив полета сражающихся в замахе, атакующих в прыжке. Эта полетность доходит до ирреальных масштабов в фильмах с историческим и магическим колоритом — как в тайваньском «Крадущемся тигре, затаившемся драконе» Энга Ли, выполненном в жанре уся, сочетающем боевик с фэнтези. Эстетизм сражения-танца, законы самураев, сознание права и целесообразности отстаивания чести ценой жизней — то, что завораживает в исторических боевиках вроде «Воина» и «Дома летающих кинжалов», которые регулярно идут на российском ТВ. Здесь есть философия и искусство насилия, осененные великой многовековой традицией, а не только сопротивлением демократии, прагматизму и законности ХХ — XXI веков. Поэтому наше телевидение питается восточными криминальными мотивами столь интенсивно. Один из главных героев российского сериала «Улицы разбитых фонарей» Дымов (Евгений Дятлов) носит кличку Самурай.
Эволюция мента
Конвейер криминальных сериалов в России был закономерно налажен раньше всех прочих форматов еще в конце 1990-х. Поскольку это один из самых художественных и успешно развивающихся форматов, поскольку в нем активно используются натурные съемки и идет интенсивный поиск драматичных социальных типажей, — российский криминальный сериал остается наименее чуждым реалистичности жанром. Помимо означенных в начале статьи терапевтических функций он несет в себе переживание тех общественно-экономических конфликтов, которыми живет страна. На криминальные фильмы и сериалы стихийно возлагается миссия отображения нового уклада, нового порядка вещей, новой картины мира. Критическое отношение к этой картине мира подразумевалось само собой в начале становления жанра и постепенно стало размываться и сходить на нет или входить в жесткие границы.
Центральный конфликт эпохи 1990 — 2000-х можно было обозначить как конфликт людей силы и справедливости с людьми власти и бесчестности. Так было в «Брате» и «Брате-2». Так было в одном из самых показательных сериалов «Бандитский Петербург». Так остается в большинстве сериалов, и прежде всего в сериалах-долгожителях: «Опера. Хроники убойного отдела» и «Улицы разбитых фонарей», «Убойная сила», «Агент национальной безопасности», «Марш Турецкого», «На углу у Патриарших», «Тайны следствия», «Каменская…», «Час Волкова».