Новый Мир (№ 2 2010)
Шрифт:
Изначально марсиане ведь напали вовсе не на Нью-Джерси, а на Лондон — в 1897 году, и родом они из романа Герберта Уэллса.
Другой остров, другое время. Но Англию недаром считают своеобразным «зеркалом» Японии.
Нет нужды пересказывать знаменитый текст. Достаточно того, что все происходит по той же схеме. Нападение извне, от которого нет спасения (уничтожает цивилизацию в романах и фильмах-катастрофах обычно внечеловеческая сила — природная или биологическая, но обязательно непостижимая, чужая), преступная беспечность обывателей, паника, бегство, разрушение привычного образа жизни, бессилие армии перед лицом чудовищной угрозы, руины столицы, попытки сохранения человеческого достоинства одних и безумие и эгоизм других и, наконец — робкая надежда на то, что
«При виде моря миссис Элфинстон перепугалась, хотя золовка и старалась приободрить ее. Она никогда не выезжала из Англии, она скорей согласится умереть, чем уехать на чужбину. Бедняжка, кажется, думала, что французы не лучше марсиан».
Вот в чем дело — все в той же «английскости», столь же непроницаемой и несокрушимой, как и «японскость». Через два года начнется англо-бурская война, в которой фермеры-буры одержат несколько блестящих побед над британской регулярной армией, а винтовки Маузера и пулеметы Максима — над тактикой эпохи Наполеоновских войн. Британская армия в конце концов одержит на этой войне победу, но заплатит за нее потерей двадцати тысяч солдат. Собственно, это будет первое серьезное поражение несокрушимой «владычицы морей». Англичан ждет смерть королевы Виктории — этого воплощения Британии, потеря колоний, серьезные для национального самосознания травмы… И, словно предвидя все это, Герберт Уэллс, ученик соратника Дарвина — великого Гексли, сам получивший к 1891-му два ученых звания по биологии, пишет о том, что такое национальная идентичность перед лицом неведомой угрозы. И посыл этот настолько силен, что провидит и жизнестойкость нации, способность ее уцелеть при территориальных и человеческих потерях. Недаром в Англии в середине ХХ века, на переломе эпох, возникли как бы копии, дубликаты «Войны миров» — «День триффидов» (1951) и «Кракен пробуждается» (1953) Джона Уиндема. Оба романа повествуют об участи одного человека и всего общества перед лицом «внешней угрозы»: в одном случае поразившей человечество полной слепоты и нашествия хищных растений, в другом — нападения неведомого ужаса из глубины.
А вот теперь вернемся в Россию. Понятно, что в прежние времена гибель райцентров и городов-миллионников, райкомов и крайкомов под огнем марсианских треножников или в объятиях монстров из глубин вряд ли пропустила бы цензура, и изживать военные-послевоенные травмы массовому сознанию приходилось как-то иначе. (Как — другой разговор, скорее всего, таким изживанием стали сами фильмы о войне и стране-победителе, поскольку архетипически этот сюжет соответствовал все той же схеме, недаром враг в самых популярных текстах был деперсонифицирован — «темная сила», «проклятая орда». Замечу еще: чем такой фильм схематичнее, условнее, мифологичнее, тем сильнее катарсис — «Проверка на дорогах» или «Двадцать дней без войны», скажем, тут не подойдут, а вот «Падение Берлина» — в самый раз.)
В разгар «застоя» (и, что симптоматично, накануне вторжения в Афганистан) у нас появился первый фильм-катастрофа, знаменитый «Экипаж» Александра Митты (1979) — аналог «Ада в поднебесье». Разве что в американском фильме горел небоскреб (микромодель американского социума) и пытались спастись оказавшиеся в нем люди, в нашем же фильме «гражданский» самолет хотя и с трудом, поврежденный, но все же отрывался от чужой земли, буквально горящей у него под шасси. «Экипаж» — фильм, не спорю, замечательный. Но с тех пор прошло ровно тридцать лет.
С одной стороны, то, что на нас не падает гигантский метеорит, не нападают монстры, мы не тонем и не горим, — вроде бы и неплохо (напомню, сюжеты такого рода появляются в точках сборки — вернее, перемонтировки наново — национального сознания). С другой стороны, с тех пор, как был снят «Экипаж», нам что, так ни разу и не потребовалось разобрать, почистить и собрать себя заново?
Так вот, с моей точки зрения, отсутствие значимых (я могу с ходу назвать одно-два исключения, но главное — они все равно «не на слуху», не стали культовыми) романов-катастроф, а главное, фильмов — симптом скорее тревожный. Теоретически хит, равноценный «Экипажу» (или «Гибели Японии»), должен был появиться в начале 90-х — на сломе эпох, как способ психотерапевтического изживания прошлой и воссоздания новой национальной идентичности.
Но
Как не появился и позже.
Последние наши киношные антиутопии либо касаются локальных событий («Параграф-78»), либо отнесены в некий несуществующий мир (самая «раскрученная» — бондарчуковский «Обитаемый остров», не слишком популярный, невзирая на все рекламные ухищрения). А если что и лежит в развалинах, то это все та же ненавистная Москва (второй «Дозор», если речь идет о кино, или романы «Метро 2033» Дмитрия Глуховского, «Три холма, охраняющие край света» Михаила Успенского, «Б. Вавилонская» Михаила Веллера, где Москва последовательно уничтожается всеми возможными способами — от пожара до потопа, или совсем недавняя «Хлорофилия» Андрея Рубанова). Есть, правда, «Эвакуатор» Дмитрия Быкова, но, во-первых, это все-таки роман-метафора, во-вторых, непонятная и страшная гибель угрожает в первую очередь (по крайней мере, «в кадре») все той же Москве. Кстати, еще один повод задуматься.
Есть у нас, впрочем, несколько ура-патриотических романных утопий, в основном космоопер, в общем и целом вполне симпатичных, где Россия — большая и сильная космическая империя, усмиряющая немирные дикие звездные народы. Однако сплотить национальное сознание с той силой, с которой сплачивает его самый бесхитростный, на скорую руку сляпанный фильм-катастрофа, они не способны. А если бы были способны, вы бы наверняка о них слышали. У нас, как метко заметил ЖЖ-юзер humanitarius по поводу лунгинского «Царя», свой «национальный тип фильма-катастрофы — катастрофа, вызываемая безумием власти. Это у американцев на главных героев рушатся обломки инопланетных кораблей, стены метро и небоскребов — а потом они спасутся. У нас на людей рушится иррациональная машина истребления, вызванная вывихом человеческой натуры. И никто не спасется» [12] . Действительно, у нас что ни антиутопия, то «Сахарный Кремль», или «Невозвращенец», или «Москва 2042». Нет чтобы просто метеорит упал. И это опять же тревожный симптом. Симптом отчуждения массового сознания от государства, отсутствие отождествления с ним. Враждебная сила не приходит извне, но взращивается изнутри.
Попытка государственной пропаганды «срастить» нацию, обращаясь — сейчас — к тем же победам в Великой Отечественной, увы, ни к чему не приводит, кроме как к девальвации этих побед в национальном сознании. Дело в том, что на основе Войны и Победы уже выстроилась, идентифицировав себя, иная общность — советский народ, а дважды в одну реку войти невозможно. Один хороший фильм-катастрофа тут поправил бы дело, но кто решится продюсировать столь явно «упаднический» сюжет?
А потребность в самоидентификации есть — но в отсутствие национальной (под нацией я имею в виду страну — не Государство, но страну и все, что с ней связано, разноплеменные американцы — тоже нация) население России самоорганизуется по каким-то другим признакам, лелеет свои маленькие армагеддоны: недаром такой феерической популярностью пользуется проект S.T.A.L.K.E.R. — компьютерная бродилка (выполненная, кстати, украинскими разработчиками) в антураже Чернобыльской зоны и «привязанная» к ней серия книг с приключениями героев-сталкеров. Или, скажем, можно задаться вопросом о причинах вдруг возникшей (вообще-то не вдруг, но это другой разговор) среди «продвинутых» слоев населения феерической моды на Ктулху. Осьминогоподобный Ктулху, напомню — один из Древних, которые спят на дне океана, а когда они проснутся, мало не покажется. Никому.
Книги
Марина Бувайло.
Игры. М., “Новое литературное обозрение”, 2009, 288 стр., 1000 экз.
Вторая книга прозы — первой была “Эх, дороги!” (М., “Новое литературное обозрение”, 2006) — писателя, пришедшего в литературу из медицины (врач-психиатр), финалиста премии им. Ю. Казакова в 2009 году, составлена из трех повестей — “Игры”, “Stille Nacht” и “Сникерсы и розы”, повествование которых “растягивается по времени от позднего сталинского до раннего перестроечного, увиденного в значительной степени глазами людей молодых”. Журнал намерен отрецензировать эту книгу.