Новый Мир (№ 3 2011)
Шрифт:
Я спросила шепотом:
— Зачем капитаны стоят на башнях?
Он коснулся губами моих волос:
— Они ожидают наступления яблочных дней.
И тут до меня дошло. Он же влюбился! Я так разволновалась, что кувыркнулась и запуталась в телефонном проводе.
— Ты что, влюбился?
Он помолчал. Потом заявил:
— Да ни фига. Я говорю, с медицинской
— Врешь! Поклянись, что не влюбился!
— Не буду я клясться! Я тебе предлагаю выход! Это же очевидно — посттравматический синдром хорошо снимается сексом.
Это прозвучало так, что мне даже стало совестно. Обвинила человека черт знает в чем. Дружба — она ведь выше любви.
— Ладно, — сказала я. — Полтретьего, а мне на первую пару. Давай завтра.
— Так ты согласна?
— Ну, можно попробовать. Только надо напиться. Я так не смогу.
— Да, хорошо-хорошо. Слушай, а давай прямо сейчас приходи!
— Знаешь что, иди в баню!
Я положила трубку. Дурак какой-то, до завтра не может подождать.
Мальдивский летчик
Зайцева уже прожгла бенгальскими огнями колготки и делала попытки влюбиться в разных проходящих людей.
Мы чуть поели, немного потанцевали, много выпили. Героев все не было. Зато было полно коллег.
В полдесятого грянул “Мумий Тролль”. Все ошалели, мы с Зайцевой обнимались и прыгали от счастья. Она потрогала майку на охраннике, тот посмотрел на нее свирепо. “А присесть вы не можете? А то не видно”, — вежливо попросила Зайцева. Я напрыгалась и подумала, что надо выпить воды, подошла к барной стойке. Там сидел молодой человек в вязаной кофте. Он был растрепан и пил водку. Он спросил:
— Вам нравится “Мумий Тролль”?
Я подумала — ну начинается.
— А я вас видел. Вы с N работаете?
N — это наш корреспондент отдела общественной жизни.
— А я учился с ним, — продолжил растрепанный и посмотрел на меня пристально. — А вы тоже пишете? Как и N? Вот как это у вас получается — писать? Это же все субъективно! Вот у вас о чем последняя статья? О Набокове? Ну вот! А может, многим не нравится Набоков и они его по-другому воспринимают? У вас какой любимый писатель? Сэлинджер? Не слышал. Я в венчурной компании работаю. Финансовый аналитик. Ну знаете, что такое венчур? Нет? Ну и бог с ним. Вы какая-то напряженная.
Я села максимально развязно, облокотившись о его стул.
—
В нем что-то было, в этом финансисте. Он подкупал этой своей открытой манерой. Но из чувства противоречия я пошла танцевать.
Когда вернулась, он уже пил водку с корреспондентом. Оба посмотрели на меня как на лишний элемент.
Я говорю:
— Оценила твоего друга. Редкий экземпляр.
Корреспондент проорал мне с чувством, перекрикивая “Караванами-самолетами”:
— Это такой человек! Люблю его! Финансовый аналитик! А хотел все бросить и устроиться летчиком на Мальдивах! С его-то зарплатой!
Мальдивец смотрел, вскидывая растрепанную голову и пытаясь сфокусироваться на объекте. Взгляд у него от этого, как у всех пьяных, становился внимательным.
— Вы очень странно смотрите, — опять повторил он. — Словно бы я вам неинтересен.
Корреспондент тут же примкнул:
— Да, она вообще жутко заносчивая. Это же наш театральный... зэ-зэ-зэ... — дальше шло неразборчиво. — Сестра Станиславского и Немировича-Данченко, — пошутил корреспондент.
— Надо уйти отсюда, — заявил финансист. — А то я разденусь голый и буду читать “Черного человека”.
— Может, не надо? — встревожилась я.
— Тогда Цветаеву, — захохотал финансист.
Они опасно выпили еще водки без закуски.
— Есть тут рядом одна крыша. На Арбате. — Финансист расстегнул кофту. — Там, правда, пролезть надо.
— Мы в вечернем. Можем не долезть. Плюс нетрезвые,— сказала я.
Корреспондент небрежно пожал плечами:
— Мы туда вообще трезвые не ходим. А с девушками там по принципу: отдал-принял. Ну, подсадил, в смысле.
Зайцева смотрела на финансиста с большим сомнением. И на корреспондента. И зашептала:
— Ты хочешь идти с ними? Они похожи на моих одноклассников. Такие же скучные.
Мы пошли одеваться, так определенно ничего не сказав этим двоим.
— Давай от них смоемся, — предложила Зайцева.
И мы пошли по заснеженному Арбату.
Сзади раздался крик: “Предатели!”