Новый Мир (№ 4 2006)
Шрифт:
“АПН”, “Афиша”, “Большая политика”, “Взгляд”, “Время новостей”, “Газета.Ru”, “Главная тема”, “GlobalRus.ru”, “Ежедневный Журнал”, “Если”, “Завтра”,
“Зеркало”, “Иностранная литература”, “Интерпоэзия”, “Искусство кино”, “inoСМИ.Ru”, “Книголюб”, “Крещатик”, “Литературная газета”,
“Литературная Россия”, “Москва”, “Народ Книги в мире книг”, “Наш современник”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Новое время”, “Новые Известия”, “Новый берег”, “Огонек”, “Политический журнал”,
“ПОЛИТ.РУ”, “Посев”, “Правая.ru”, “Русский
“Спецназ России”, “Топос”, “Урал”
Геннадий Айги. Я — малевичеанец. Беседа Ирины Врубель-Голубкиной с Геннадием Айги. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2005, № 25 <http://magazines.russ.ru/zerkalo>.
“Да, я европеец и — так по судьбе вышло — француз”.
“У чувашского среди всех тюркских языков есть одно достоинство: разнообразная система ударений. Это дало чувашам возможность в 20—30-х годах сблизиться с русской поэзией. Перевести с русского на чувашский можно все, кроме Маяковского”.
“Настоящим хлебниковцем я так и не стал. Я — малевичеанец. Мое постижение Хлебникова продолжалось очень долго, мне многое было чуждо. Хлебников — экзистенциалист, и очень русский. Я должен был пройти русскую школу, мне нужно было, чтобы меня понимали, русская поэзия должна была стать моим внутренним состоянием. Знакомство с кругом Красовицкого показало мне, как это важно для меня — русская боль и русские переживания. Я от них впервые услышал о Флоренском. Это надо было пройти”.
Сергей Анненский. Ода цензору. Свободу надлежит держать в узде, дабы она не обратилась своей противоположностью. — “Политический журнал”, 2005, № 42, 12 декабря <http://www.politjournal.ru>.
“„Социально ориентированные” СМИ (будь то частные или государственные) позволяют уравновесить рыночную тенденцию популистского вырождения информации путем навязывания информационному полю сегмента, не востребованного рынком. Эта весьма сложная система, позволяющая справиться с отрицательными последствиями демократизации информации, требует, однако, продуманного комплекса мер, который поддерживает у демократизированной общественности самоощущение полной свободы при фактическом наличии скрытого цензурного контроля”.
Роман Арбитман. Чем меньше магии, тем страшней. Шестой “Гарри Поттер” хуже пятого, но лучше первых двух. — “Взгляд”, 2005, 16 декабря <http://www.vz.ru>.
“В детективе обычном дважды два — четыре или десять (смотря кто считает); в мире Ролинг, где одна из осей координат изгибается вместе с фабулой, дважды два — то четыре, то стеариновая свечка (в зависимости от интересов автора)”.
Дмитрий Бавильский. На пограничной полосе. Самый известный на Западе русский писатель Андрей Курков совершенно неизвестен в России. — “Взгляд”, 2005, 8 декабря <http://www.vz.ru>.
Говорит Андрей Курков в беседе с Дмитрием Бавильским: “В прошлом и в этом году вышли первые издания на польском, японском, хорватском, исландском, датском и сербском языках. Всего же на сегодняшний день книги переведены на 30 языков. <…> В Японии за прошлый год вышло восемь тиражей „Пикника на льду” по 10 тысяч экземпляров каждый. <…> Но присутствие фамилии в литературном российском контексте прежде всего связано с физическим присутствием владельца фамилии. Писателя принимают в свои ряды часто как „хорошего парня”, а не как хорошего писателя. Отсутствующих не судят по текстам, а судят по их отсутствию. Вот и меня, должно быть, так. Когда слышат фамилию (как мне рассказывали о некоторых маститых, включая Чупринина из „Знамени”), хмурятся, отмахиваются и говорят: „Да это мистификация какая-то. Нет такого писателя!” (может, подразумевается: „Нет в Москве, а значит, и нигде”)”.
См. также: “Писательский метод Андрея Куркова можно назвать хорошо управляемой фантасмагорией. В его книгах всегда происходит неимоверное количество событий. Плотность их значительна, правдоподобие (в каждом отдельном эпизоде) тоже не вызывает сомнения. Тем более
См. также беседу Андрея Куркова с Дмитрием Бавильским “Биография одиночного выстрела” (“Топос”, 2005, 19 и 20 декабря <http://www.topos.ru> ).
Дмитрий Бавильский. Вы слышите их? “Шлем ужаса” Виктора Пелевина: книга и спектакль. — “Взгляд”, 2005, 13 декабря <http://www.vz.ru>.
“„Шлем ужаса” и выглядит как пьеса — ведь чаты устроены как классические драматические тексты, а у Пелевина даны только реплики и нет ни одной ремарки. Автор и сам, видимо, задумался над жанром книги: так это пьеса или роман? Рассказ или повесть? Поставив на обложке „креатифф”, Пелевин ушел от ответа. Между тем для меня он очевиден — в „Шлеме ужаса” скрещиваются формальные опыты французской литературы. Помимо „драмы абсурда” я имею в виду „новый роман”, тексты которого (достаточно вспомнить „Золотые плоды” или „Вы слышите их?” Натали Саррот) тоже состоят из одних только речевых периодов. „Шлем ужаса” — адаптированный к коммерческому миру современной литературы „новый роман”, лишенный дополнительных нарративных сложностей и даже имеющий внешний (а не только внутренний) сюжет”.
Дмитрий Байкалов. Разговорник для киномана. — “Если”, 2005, № 12 <http://www.esli.ru>.
“Летом 2005 года Американский киноинститут (American Film Institute) опубликовал список ста самых популярных фраз за всю историю кино. Список вряд ли имеет право претендовать на общепланетный размах, поскольку „лауреатами” стали лишь представители англоязычного кинематографа. <…> новейшую историю кино представляет единственная фраза из фильмов третьего тысячелетия, попавшая в топ-100. Но зато какая! Цитируемая на каждом углу. Вы, наверное, догадались: это „Моя пре-е-е-ле-с-с-ть!” („My precious”) Горлума из „Властелина Колец”. Она заняла 85-е место. Ну а кто же на первом месте? „Золотая медаль” досталась финальной фразе самого американского фильма всех времен — „Унесенные ветром”. Интересно, что тогда, в 1939 году, эта фраза считалась непристойной и создатели фильма были оштрафованы на 5000 долларов. Может, именно это и позволило ей войти в историю? Ретт Батлер в исполнении Кларка Гейбла произносит: „Откровенно говоря, дорогая, мне на это наплевать” („Frankly, my dear, I don’t give a damn”). На второй позиции также очень известная нам фраза Марлона Брандо из „Крестного отца”: „Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться” („I’m going to make him an offer he can’t refuse”), а рекордсменом с шестью попаданиями в сотню стал еще один бессмертный фильм — „Касабланка”…”
Александр Бараш — Павел Пепперштейн. Диалог о стихах. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2005, № 25.
Говорит Павел Пепперштейн: “Поэт хорош и интересен тогда, когда он перестает быть собой. Величие Ахматовой — в нескольких стихотворениях, написанных во время или сразу после блокады, где она вышла за пределы своего репертуара, то есть за пределы эротического, так сказать, бонтонного репертуара. <…> То же самое произошло, например, с Маяковским, когда он, будучи <…> собой, внезапно решил как-то обслуживать потребности советской власти. Вроде бы до сих пор народ страшно недоволен, что так было. Но на самом-то деле Маяковский является великим поэтом исключительно благодаря этому обстоятельству. Так же точно, как Хайдеггер является великим философом отчасти благодаря его интриге с фашизмом <…>”.