Новый Мир ( № 8 2011)

Новый Мир Журнал

Разделение вещей на важные и второстепенные — это вообще очень непростое дело, как и способность отличать счастливых людей от тех, кто только притворяется, будто счастливы. Причем зачастую даже перед самими собой.

 

Ошибочным оказалось и мое почерпнутое в классических романах представление о том, что последняя фраза, сказанная человеком перед смертью, обязательно должна касаться чего-то чрезвычайно важного, эпохального и ни в коем случае не будничного и простого. Селедка, которую не успели доесть, как последнее, о чем жалела моя бабушка, немного задевала мой эгоизм, ведь я привыкла, что все ее мысли и стремления заняты только мной, заботой обо мне, о том, чтобы у меня все было хорошо. И вот в такой решающий момент обо мне не было сказано ни слова.

И только этот мелочный абсурд про селедку. Интересно, о чем это свидетельствовало, — о том, что моя самостоятельность вызывала у бабушки такое же постепенное отчуждение и она старалась больше сосредоточиваться на собственных ощущениях, чтобы не надоедать мне постоянными обидами на то, что я теперь недостаточно к ней внимательна; или бабушка просто в последний момент почувствовала досаду из-за того, что в этой слишком короткой жизни зачастую не удается осуществить даже самые скромные желания?

С тех пор я начала чаще задумываться над тем, насколько многим обязана бабушке и как по-детски эгоистично всегда воспринимала все, что бабушка для меня сделала. Над тем важным, о чем мы с ней так и не успели поговорить, о ее жизни, почти неизвестной мне и гораздо более интересной, чем сотни скучных книг и пустых телепередач, на которые у меня времени хватало. Над тем, как трудно отличать важное от второстепенного и вовремя обращать внимание на то, что может исчезнуть навсегда.

 

 

Мамина история

 

Они почти никогда не ссорились. Сначала это даже пугало Аллу, Софийкину маму, потому что ей казалось, что женатые люди не могут не ссориться. Отношения с предыдущими мужчинами в жизни Аллы распадались в основном из-за ссор, точнее — из-за ее неумения ссориться. Может быть, здесь сыграл роль усвоенный с детства навык “быть мудрее”, промолчать, затаить в себе обиду, чувство несправедливости или недовольства. Алла всегда избегала конфликтов. Не только в личной жизни. Так ей было легче. Но гармония их отношений с Зеноном держалась не только на бесконфликтности Аллы: в этом их характеры были похожи. Он ценил ее сдержанность, и у нее не накапливались скрытые обиды (как это всегда было до сих пор, с предшественниками Зенона), которые в самый неожиданный даже для нее момент вдруг взрывались и разрушали с таким трудом созданную идиллию.

Раньше она никогда не задумывалась над этим, вся ее душевная энергия была направлена на то, чтобы сдерживаться в соответствующие моменты, скрывать эмоции, а потом утешать себя, мысленно проговаривать все то, что она никогда не решилась бы сказать вслух. Теперь она все чаще задумывалась над тем, что ее неконфликтность на самом деле недостаток, а не достоинство. Хотя рутинность ссор, которые так часто можно было наблюдать среди большинства их знакомых супружеских пар, тоже ее отпугивала. В основном уже через два-три года брака люди почти полностью теряли интерес друг к другу и сосуществовали механически, двигаясь по отработанным шаблонам бытовых конфликтов. Больше всего удивляло Аллу даже не то, что эти люди постоянно ссорились. Удивительным было то, что ссоры не раздражали их по-настоящему, они упрекали друг друга так же равнодушно, как и не замечали друг друга в периоды между ссорами. Так, будто эти конфликты входили в их супружеские обязанности, постепенно оттесняя на периферию нежность и симпатию. Алла очень боялась, что они с Зеноном, Софийкиным отцом, тоже когда-нибудь могут до этого дойти. И больше всего она боялась именно такого равнодушия даже в ссорах, когда понимаешь, что твои аргументы никто не слушает. Но прошло шесть лет с момента их женитьбы, и ей уже начинало казаться, что они избежали той незаметной опасности, с которой все начинается.

Хотя теперь ее волновало другое. Они с Зеноном никогда не выкрикивали в лицо друг другу обид, никогда не повышали голоса, а на каждую недовольную или обиженную интонацию в ее голосе Зенон всегда обеспокоенно реагировал вопросом: “Что случилось?” И этого ей, как правило, бывало достаточно. Ее обида не оставалась незамеченной, ему не все равно, как она реагирует на его слова, он боится ее обидеть. Достаточно было услышать подтверждение этого, как все налаживалось, обида исчезала.

Но теперь ее начало беспокоить, что они так же мало обсуждают проблемы, как и люди, которые просто ссорятся, каждый раз реагируя на знакомые раздражители и не слушая

аргументов другого. Она боялась, что результатом их молчания станет такое же равнодушие, просто процесс происходить будет медленнее и разговаривать они будут не на повышенных тонах. Она не знала, как поговорить об этом с Зеноном и стоит ли об этом говорить. Временами ей казалось, что она выдумывает проблему там, где ее на самом деле нет. И полуосознанное чувство тревоги, которое все чаще появлялось у нее и не давало ей покоя, — в действительности всего лишь последствие негативного предыдущего опыта, который научил ее, что любые отношения рано или поздно распадаются, люди привыкают друг к другу, остывают, начинают ненавидеть взаимную зависимость. А у них с Зеноном все не так, и ей просто трудно в это поверить. Потому и появляется это чувство тревоги, которое невозможно даже логически объяснить.

 

Они познакомились, когда партнер Аллы по бальным танцам неожиданно уехал за границу после того, как протанцевал с ней в паре несколько лет и они завоевали все наивысшие на тот момент в ее карьере награды конкурсов и фестивалей, у них была очень хорошая перспектива, а теперь он уехал. Хотя неожиданным это было только для нее — он сам долго готовился к отъезду и годами собирал необходимые бумаги, но сказать ей не решался, понимая, что это станет для нее ударом. Найти подходящего партнера в бальных танцах не менее сложно, чем в семейной жизни. И когда тебе наконец попадается человек, с которым возможно понимание без лишних объяснений, синхронность движений и умение поддержать в нужный момент, — это самое важное. Ее партнер уехал именно тогда, когда годы настойчивого труда начали приносить заслуженные победы. И она хорошо понимала, что даже если ей невероятно повезет и она сразу же найдет ему замену, то все равно потеряет время, наверстать которое уже не удастся. Карьера в бальных танцах жестко связана с возрастом, а в ее возрасте слишком поздно начинать все с нуля.

Алла целыми днями бесцельно блуждала по городу, а поскольку была поздняя осень, то листья рассыпались в пыль еще до того, как опускались ей на плечи, даже еще в воздухе, и до земли доходил только прелый тяжелый запах и немного бесформенной трухи. Чтобы согреться, она часами просиживала в кофейнях и пересматривала неизменный уже много лет репертуар обшарпанных кинотеатров, которые не ремонтировали более десяти лет. Согреться на киносеансах не удавалось, и она понемногу раздумывала над тем, не брать ли с собой в эти путешествия коньяк в отцовской солдатской фляжке. Но фляжка неизбежно вызывала неприятные воспоминания об отцовском алкоголизме, с которым было связано отвращение к спиртному даже в гомеопатических дозах.

Алла и Зенон встретились случайно, на одном из сеансов в 13.30, когда двое зрителей в зале — это уже событие. После фильма он подошел к ней и пригласил на кофе. Как будто повторяя сюжет посредственной мелодрамы, которую они смотрели перед знакомством, через полгода они поженились. Через год родилась Софийка, и о том, как именно прошли следующие шесть лет, Алла немногое могла бы рассказать. Кроме того, что несколько раз Зенон ей изменял, несколько раз она изменяла Зенону. И каждый раз это становилось большой трагедией, сопровождалось бурными разговорами, выяснением отношений, слезами и утешениями. Однажды после таких утешений она забеременела во второй раз. Но когда сказала об этом Зенону, заметила в его глазах что-то странное, совсем ей не знакомое и совсем не то, чего она ждала. Оно показалось и сразу исчезло — она даже не успела убедиться, было ли оно действительно или просто привиделось ее впечатлительной натуре, но почему-то сильно ее напугало, и она приняла решение за них двоих.

— Патология, — бодрым голосом сообщила из трубки медсестра, и Алле захотелось исчезнуть в километрах провода, что соединяли ее с этим отделением, где работала знакомая врач, согласившаяся помочь, хотелось завязнуть и так и не выбраться из разноцветных линий телефонного кабеля, чтобы получить возможность не отвечать на это жуткое приветствие.

На остановку автобуса опускалась желтая кленовая листва, переворачиваясь ребристой стороной вверх. Она по-детски загадала, что никуда не поедет, если три следующих листа перевернутся вверх другой стороной, но они не перевернулись. Она вздохнула и села в автобус. Почему-то все важное в их жизни происходило осенью, как будто программируя их на какую-то вялость и неопределенность, на нерешительность и даже трусость, с которыми ассоциировалось это время года.