Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая
Шрифт:
— Тебе может быть сложно в это поверить, но мы там тоже заняты кое-чем важным.
— Я набираюсь опыта, который позволит мне в будущем стать квалифицированным и хорошо оплачиваемым специалистом, — привела еще один аргумент девушка.
— Я тоже, — отжавшись пятидесятый раз, выдохнул я.
— Димитрис, — устало закатила глаза Джен. — Я надеюсь, ты не собираешься всерьез работать всю жизнь в этом своем 122-ом участке? Есть ведь детективы, которые расследуют экономические преступления, расследуют коррупционные скандалы и финансовые махинации, борются с киберпреступностью. Есть патрульные и участковые,
— Да ни к чему я не стремлюсь, — раздраженно ответил я, продолжая упражнение. — Ни к чему.
— Может, хватит уже себя жалеть? — не выдержав, выпалила девушка. — Ты делаешь себе только хуже. Посмотри за окно. На дворе 8-ое августа, 83-ий год! Тебе пора двигаться дальше.
— Дальше? И что там дальше?
Выполнив отжимание в сотый раз, я поднялся на ноги, растянул мышцы, и обратил изучающий взгляд на девушку. Дженет Мэтьюз, как всегда, выглядела красиво и опрятно — серьезная, изысканная и аккуратненькая в своей новенькой блузке, в которой она надменно прохаживалась по квартире, собираясь на дежурство в свой Институт хирургии глаза. Ее можно прямо сейчас фотографировать и разместить на плакате, призывающем молодежь избрать правильный путь в жизни. Понимает ли она хоть немного, что я сейчас переживаю, какие мысли наполняют меня?
«Нет», — грустно признался я себе. Человеку, с которым я прожил четыре года в одной квартире, не так уж много известно о моем внутреннем мире. Весть об убийстве моих родителей не способна была заставить Джен выбиться из ритма своей целеустремленной, прагматичной, распланированной по часам жизни. В первые дни и даже недели после страшной новости она действительно проявляла ко мне особое внимание и сочувствие. Но когда миновали месяцы, а депрессия никак не проходила, сочувствие постепенно сменилось недоумением. Вот теперь наступила очередь раздражения.
А может, я сужу о ней неверно? Может быть, она искренне беспокоится за меня и хочет помочь, но я просто не пускаю ее себе в душу, боясь проявить слабость? В конце концов, если уж она не является близким мне человеком — то у меня нет близких людей вообще.
— Дженни, не хочешь остаться сегодня со мной? — неожиданно я.
— Что?
— Нет, серьезно, останься дома сегодня. Или давай сходим куда-то. Я не хочу снова торчать здесь в одиночестве.
— Димитрис, ты же знаешь, я на практике! Ровно через полчаса доктор ждет меня, — девушка с показным недовольством посмотрела на время. — У него сегодня две операции.
— Ты никак не можешь отпроситься на денек? Прошу тебя, — подойдя к ней, я нежно взял ее за руку и прижался к ней щекой.
— Эй, ты бы хоть душ принял, — запротестовала она, отстраняясь.
В глазах девушки в этот миг мелькнула некоторая растерянность. Выражение ее лица говорило, что я вел себя не так, как она привыкла за четыре года нашей с ней совместной жизни.
— Димитрис, ты что? — растерянно спросила она, мягко высвободив руку. — Ты же знаешь, я не могу. Прости, я должна идти. А ты мог бы пойти встретиться с кем-то из ребят — тогда не придется сидеть целый день в одиночестве, и ты придешь в норму.
— Может, ты и права,
Мой искренний порыв оказался неожиданным для Джен. Несмотря на жизнь вместе и совместный быт, в последнее время между нами установилось нечто вроде дистанции, и в этот момент девушка, мысли которой были полны других проблем, не была готова к широкому шагу навстречу, чтобы сократить ее.
— Димитрис, тебе нужно обратиться к психологу. Я неправа, что раньше не настояла на этом. Иногда мы просто не можем справиться со своими проблемами сами. Это нормально, — произнесла она голосом, полным вежливой врачебной обеспокоенности.
— Мне не нужен психотерапевт с его шаблонными советами, Джен. Я нуждаюсь в близком человеке рядом, — устало вздохнув, произнес я. — Мы с тобой столько лет вместе, но так редко говорим по душам. Как тогда, в «Антарктиде» прошлым летом, помнишь?
— Конечно же, я помню, — смутилась она.
Я вдруг вспомнил первый год после моего выпуска из интерната, когда она была безумно в меня влюблена и всячески проявляла ко мне внимание, но весь год я был к ней прохладен и погружен в свои дела.
— Прости меня. Я многое вокруг себя не замечал. Я был никудышным парнем, Дженни. Но я исправлюсь, обещаю. Только не уходи сейчас, ОК? — я снова взяв ее за руку.
— Тебе не за что извиняться, Димитрис. Все хорошо, — Джен сжала мою ладонь и улыбнулась, но ее глаза косились в сторону двери. — Я очень дорожу тобой, и… мы действительно мало времени проводим вместе. Я рада, что ты это сказал. Но сейчас я правда должна бежать. Давай вечером сходим куда-то. Заметано?
— Хорошо, Дженни, — я не стал спорить или выказывать обиды, а лишь улыбнулся и поцеловал ее прохладную руку. — Буду ждать тебя.
Но в этот вечер мы так и не «сходили куда-то» — Дженни задержалась на практике допоздна, присутствуя, как это позже выяснилось, на какой-то незапланированной операции. Связи с ней не было. Я прождал ее допоздна и уснул на диване перед телеэкраном, бормочущим что-то невнятное, а в три часа ночи проснулся с криком от очередного кошмара.
Дженет мирно посапывала на кровати — она любила спать в наушниках, и потому не слышала этого крика, как и всех предыдущих минувшими ночами. В какой-то момент мне захотелось прилечь рядом и обнять ее, чего я не делал уже очень давно, но я так на это и не решился.
Я ушел раньше, чем она проснулась, чувствуя, что момент для нашего с ней откровения упущен и вряд ли повторится раньше следующего воскресенья. Так и случилось: наступил напряженный понедельник, за ним не менее напряженный вторник, и вот уже утро среды.
Я проснулся мрачным и злым. Мне предстояла тренировка, а затем работа, и это было лучше, чем ничего, потому что я чувствовал себя необыкновенно одиноким и потерянным и не желал иметь ни минуты на размышления о своей жизни. Мог ли кто-то представить себе, что за личиной перспективного, полного сил и энергии молодого парня скрывался отстраненный изгой?