Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
Отхлебнув еще глоток своей ром-колы, Фламини добавила голосом, в котором начал чувствоваться совсем лёгкий оттенок хмеля:
— Когда Питер и Фи пришли ко мне и рассказали свою историю, я ощутила тот самый липкий страх, о котором уже успела позабыть. От их слов повеяло могильным холодом из 91-го или 92-го, времен, правда о которых сокрыта за семью замками. И, если честно, я больше всего на свете хотела, чтобы они ушли. Ведь я не могла показаться при них слабой и испуганной — вся такая из себя защитница слабых и угнетенных! Но, черт возьми, от каждого их слова у меня мурашки пробегали по коже! Я совсем, совсем не хотела быть в это втянутой!
Я внимательно
— Прости. Я ушла очень далеко от темы. Я лишь хотела сказать, что я прекрасно понимаю тебя, Димитрис. Понимаю, почему бы ты был зол: на Фи, на меня, на всех, кто к этому причастен. То, что задумал Питер, было очень смело, но совершенно неразумно. И тебе нечего стыдиться из-за того, что у тебя есть инстинкт самосохранения, который ограждает тебя и других людей от подобных необдуманных поступков.
Посмотрев ей в глаза, я благодарно кивнул. Но на душе скребли кошки. Сама того не заметив, она поставила передо мной вопрос, который я сам избегал перед собой ставить. И ответ на него был не слишком приятен.
— Гунвей считает меня трусом, — потупившись, произнес я. — И если быть перед собой честным, то, должно быть, она права. Ты ведь тоже так считаешь. Пусть даже ты и не осуждаешь меня за мою трусость.
Лаура ощутимо смутилась.
— Я вовсе не хотела сказать о тебе ничего дурного, Димитрис! Я ведь только что честно призналась себе, что и сама многого до смерти боюсь.
— Да. Но ведь я — мужчина, — горестно вздохнул я.
— И что с того? Только недалекие люди считают, что мужчины лишены страха, — возразила Лаура, сделав еще один глоток коктейля. — Я очень люблю своего папу. Мы с ним были очень близки с самого детства, и до сих пор остаемся, хоть я и не самая послушная дочь. Он опасается многих вещей, и не скрывает этого. Говорит, что есть вещи, которых стоит опасаться. Но, несмотря на это, а может быть и благодаря этому, он остается настоящим мужчиной, рядом с которым чувствуешь себя защищенной. Ведь ты понимаешь, что он благоразумен, умен и осторожен. А значит, всегда сумеет избежать опасности, грозящей нашей семье, или отвратить ее с наименьшими потерями.
— А мой папа, кажется, ничего не боялся, — произнес я задумчиво. — Хотя нет, я лукавлю. Он тоже боялся. Боялся за меня и за маму. Так сильно, что никакие его принципы и убеждения не стояли выше, чем желание оградить нас от опасности.
Горько усмехнувшись, я какое-то время размышляя молчал.
— Я взрослый мужчина. Я потерял родителей почти двадцать лет назад. Но я до сих пор иногда думаю: что бы они сказали, если бы видели меня сейчас? Как мне поступить, чтобы они не были разочарованы? И иногда мне сложно найти ответ. Они воспитали меня на принципах, которые порой несовместимы друг с другом. «Будь честным с людьми, принципиальным, не допускай несправедливости и жестокости вокруг», — говорили мне. Неужели я позабыл об этой истине, когда начал потакать лжи вокруг? «Цени свою жизнь, как бесценный дар, и живи так, как будто каждый день может стать последним», — еще один их урок. Но если я положу свою жизнь на алтарь безнадежной борьбы, которая проиграна еще до ее начала — разве я не потрачу ее впустую?
На некоторое
— Знаешь, что, Димитрис? Если мы задумываемся о таких вещах, то мы — не такие уж и пропащие люди.
— Да, пожалуй. Кто еще похвалит себя, если не ты сам? — иронично усмехнулся я.
Я был ей благодарен, что она вывела разговор из того депрессивного, пессимистично-философского русла, в которое он начал постепенно скатываться.
— Мы, по крайней мере, стремимся к тому, чтобы поступать правильно. И испытываем дискомфорт, когда нам кажется, что это не так. Это вроде бы и называется — «совесть».
Я кивнул, признавая ее правоту. Вдруг с удивлением заметил, что в этот момент, кажется, у меня совсем перестала болеть голова и даже глаз — я был всецело поглощен нашей беседой. Лаура, сделав, тем временем, один из последних глотков из своего стакана, почему-то усмехнулась. Я хотел спросить, в чем причина ее улыбки, но она вдруг встрепенулась. От меня не ускользнуло, как один из ее глаз затуманился, и понял, что ей, должно быть, поступил вызов по нанокоммуникатору. Поглядев на часы, я подметил, что время уже позднее, и внезапно мне пришло в голову, что ее жених, должно быть, беспокоится. А может, какая-то ее подружка, если ее якобы помолвка с Грантом была всего лишь прикрытием. Так или иначе, у нее была своя жизнь, от которой я был бесконечно далек. Ей не стоило быть здесь. Как и мне.
— Уже поздно, — молвил я, почему-то захотев, чтобы это было сказано именно мною.
— Да, пожалуй, — слегка растерянно ответила она. — Сама не заметила, как много времени прошло.
Несмотря на поступивший вызов, еще некоторое время она сидела, задумчиво перебирая пальцами стакан, в котором хрустели и переливались кубики льда.
— Знаешь, это было так странно — сидеть вот так вот с тобой, — вдруг изрекла она. — Не помню, когда я когда-то с кем так говорила. Я, наверное, нагрузила тебя. Сомнительное удовольствие — выслушивать полупьяные откровения человека, которого ты почти не знаешь. Вообще-то я не такая уж болтливая. Просто с тобой я почему-то чувствовала себя… даже не знаю… так словно мы всю жизнь знакомы.
Ее слова удивительным образом точно отразили то, что думал я сам. Я замер с полуоткрытым ртом, не найдясь, что ответить. Выражение моего лица Лаура, видимо, восприняла как недоумение, и решила, что зашла в своих словах слишком далеко. Я заметил, как ее щеки, и так покрытые румянцем из-за алкоголя, покраснели чуть сильнее.
— Извини. Я, наверное, выпила лишнего, — пробормотала она наконец смущенно, торопливо допивая свой коктейль и поднимаясь из-за столика.
Я был растерян и сконфужен от того, что оказался не в состоянии нормально поддержать разговор и правильно показать свои настоящие эмоции. Но так и не придумал, как это исправить.
— На самом деле я хотела лишь поблагодарить тебя, — заключила она, закидывая на плечо свою сумочку, и, кажется, хотела было уже прощаться, но вдруг решила сказать еще кое-что: — И вот еще что, Димитрис. Я хотел сказать, что я очень надеюсь, что ты будешь продолжать делать то, что делал.
— Клуб закрыли, — развел руками я. — Боюсь, на этом моей деятельности пришел конец.
— Ну и что, что его закрыли? — легкомысленно пожала она плечами. — Есть еще десяток законных способов собрать вместе ветеранов: начиная от любительской футбольной команды и заканчивая секцией по йоге. Уверен, ты придумаешь что-нибудь. А если тебе потребуется совет… Позволь я сброшу тебе визитную карточку?