Новый учитель
Шрифт:
– Я из-за этого вас и разбудил, - сказал Свиридов.
– Пошла на поправку, сегодня обещали перевести из инфекционного. С врачом я уже поговорил, она утверждает, что это почти наверняка лекарственный гепатит и Аня поправится. Я пока другу в центр больше не звонил, но всё равно считаю, после того, как ей станет лучше, нужно будет пройти обследование там.
Астахов кивнул в знак согласия.
– Аня уже проснулась, поэтому если хотите, можем её навестить, - сказал Глеб.
– Конечно, хочу.
Астахов подхватился и, ведомый Глебом, направился в палату к дочери.
Вчера он не заметил окружение, между тем как сегодня больничная обстановка
События двухлетней давности встали перед глазами так, словно бы они произошли только вчера. Жена умирала, такая же бледная, потерянная, напуганная, а он - огромный глупый истукан - не знал, что делать, стоял и смотрел, даже реветь боялся. И вот все снова повторялось, только хуже, во сто крат хуже. Тогда уходила женщина, а теперь девочка. Она должна была жить, у неё должен был быть муж, дети, внуки, в конце-то концов. А если бы она поступила в университет, стала бы юристом, программистом, экономистом - черт его знает, кем сейчас хотят стать молодые - устроилась бы, построила карьеру, разбогатела бы, уехала куда подальше из деревни, в город, в столицу, а то и за границу, зажила бы там в своё удовольствие. Но нет, ничему этому не суждено сбыться. Она утекала от Дмитрия, казалось, ослабь хватку, и дочь выскользнет, умрет в следующую же секунду. В висках стучали молотки, душу раздирало от страха, хотелось самому умереть, чтобы не видеть гибели дочери - молодой, красивой, сильной, любимой...
Он не знал, как быть, не знал, что делать, куда податься, кого молить. Всю жизнь был атеистом, а после смерти жены в конец разуверился. Не в знахарей и ворожей, в чудеса и избавления он не верил. Потому твердо знал - дочь умрёт, это данность и ничто её не изменит, потому и рыдал, впервые жизни заливался слезами так, как никогда прежде. Всю жизнь терпел - когда его порол отец за мелкую провинность, когда старшие ребята лупили и окунали головой в сугроб, когда мать отвесила пощечину на людях - но больше терпеть не мог и не пытался. Это было унизительно, неправильно, подло по отношению к дочери, и Дмитрий всё это понимал, но ничего поделать не мог. Нужно было дать слезам волю.
В палате зашептались, некоторые больные открыто возмущались, Аня просила его успокоиться, Глеб наклонился и невнятно шептал что-то на ухо, а потом чья-то сухая костлявая рука прошлась по его волосам, цепкие пальцы подобно разъяренной змее вцепились в его ухо. Подействовало - Дмитрий оторвался от ног дочери, попытался обернуться и посмотреть, кто схватил его за ухо. Позади стояла старая санитарка, брезгливо, с укоризной смотрела на Астахова.
– Ишь ты, здоровый мужик, а разнюнился. Здесь тебе не дом плача,
Астахову стало стыдно, он вытер растекшиеся по щекам слезы и кивнул.
– Простите, - прошептал он.
Санитарка ничего не сказала, только одарила его ещё одним строгим взглядом, который почему-то напомнил Дмитрию о матери, и ушла. Больные излишне торопливо вернулись к своим делам, будто бы и не рыдал только что двухметровый детина с сединой в башке. Растерянный Глеб застыл у стены и не шевелился, не зная, куда податься.
– Доченька, ты прости, это я от радости, - выдавил Астахов.
– Вчера ты меня так напугала. Он ведь, доктор этот, обещал, что ты на поправку пойдёшь, а тут такое. Может с тобой такая напасть из-за Пал Андреича приключилась? Ты только скажи, я с ним поговорю, он к тебе больше не сунется, - вспомнив о Весницком, Астахов начал закипать.
Дочь снова попыталась улыбнуться, но, видимо заметив какие-то перемены в лице отца - а Дмитрию действительно стало не по себе, когда её рот-яма стал растягиваться и обнажать зубы, от чего лицо девочки становилось похожим на череп - опустила уголки губ.
– Нет, папа, не злись на него, я много передумала и поняла, он просто меня любит какой-то своей, особенной любовью, тоже заботится обо мне, как и вы. Ему непросто, очень непросто, мне даже жалко его. Поэтому не злись на Павла Андреевича, он всегда был добр ко мне.
– Не буду, доченька, не буду!
– пообещал Астахов.
– Главное, ты поправляйся, а я для этого сделаю всё, что требуется.
Аня поманила отца едва заметным жестом, он озадачено посмотрел на Глеба, по-прежнему стоявшего у стены, тот пожал плечами. Тогда Дмитрий подошёл ближе, наклонился над постелью дочери. Она приподнялась с подушки, ткнулась своим острым носом в его гриву и прошептала ему в ухо:
– Прости, папочка, я не поправлюсь.
В голове снова зашумело, от копчика вверх по спине к самой шее прошла дрожь. Чтобы не рухнуть, Дмитрий ухватился руками за койку, застыл на месте и не шевелился. Дочь затихла, было слышно её дыхание - оно напоминало легкий ветерок, каковой пробегал над степью поздно вечером после засушливого дня, возвещая о приближении ночи.
"Дыхание мертвеца", - подумал Астахов.
На этот раз сумел сдержаться, обнял дочь за голову и прошептал ей в ответ:
– Нет, доченька, нет. Ты поправишься, я тебя не отпущу. Я отпустил маму, но тебя не отпущу. Слышишь меня, не отпущу?
Дочь всхлипнула, обняла его.
– Я тебе верю, папочка. Просто мне страшно, - ответила девочка.
– И мне страшно, и я боюсь, но не смотря ни на что, буду держать тебя, не отпущу. Ты моё золотце, моё сокровище, только ради тебя я и живу, только ради тебя работаю, а понадобится - так и умру ради тебя. Люблю больше жизни, потому не отпущу.
Он не знал, сколько они с дочерью пробыли в объятиях, но когда Дмитрий отстранился, то Глеба у стены не обнаружил - тот куда пропал, видимо, из деликатности ушёл.
– Когда вчера мне стало совсем плохо, - заговорила Аня, - вспомнила маму. А потом она мне приснилась. В школе девчонки говорили - когда снятся покойники, сам скоро умрешь. Вот я и подумала, что умру.
– Глупости, доченька, - Дмитрий положил её кисть в свои большие мягкие ладони.
– Глеб обо всем договорился, скоро тебя переведут в другую больницу, тобой займутся хорошие врачи и ты обязательно пойдёшь на поправку.