Ноябрьский дождь

Владимир Владимирович

Разревевшись на широкой толстой груди, Китами доверила свою дальнейшую судьбу таинственному, по сути, незнакомцу. Судьба эта заставила сперва едва не умереть от чего-то непонятного, а потом провести черт знает сколько времени вот в этой вот камере. Безо всякой связи с внешним миром, терпя болючие уколы и наверняка вредные облучением сканирования. Зато кормили как на убой, и она, от греха подальше, регулярно делала в темноте зарядку, чтобы не располнеть.

Сейчас, правда, шевелиться не хотелось. Воздух снова усох, заставляя задыхаться. Так случалось всегда в одно и то же время, насколько Дзюнко могла судить. Режим у них, что ли?

Или это над ней эксперименты проводят? Хорошо бы, пораньше сводили в душ.

В тот момент, когда тяжело, с шумом, вдохнувшая очередную порцию диетического воздуха Китами подумала, что снова придется всю ночь валяться в темноте без сна, дверь в ее темницу начала открываться.

– Доброе утро, маленькая, - услышала девушка голос старшего из тех медиков, что придирчиво исследовали ее каждый день.
– Эт я, доктор Филгуд.

– А, здравствуйте, доктор, - ответила Китами, заслоняясь ладошкой от режущего глаза света коридорной лампы. Доктор Филгуд внушал ей заметно меньше неприязни, чем остальные безликие медики. Наверное, потому что подсознательно Дзюнко ассоциировала толстого широкоплечего врача с Ватанабэ. Они и впрямь были похожи статью, но вместо аккуратной эспаньолки Сэма доктор носил густую русую бороду, резко контрастировавшую с залысиной на лбу. Зато голос у медика был намного зычнее, и манеры не такие пошлые и нарочитые. В общем, он ей почти нравился.
– Что такое?

– Сюрпризец, - Филгуд выглядел крайне довольным. Он застыл на пороге камеры, оттирая широкой спиной всегдашних конвоиров в серых официальных костюмах.

– Какой еще сюрпризец?

– На волю тебя выпускают, девонька.

Он опять непозволительно долго млел под душем.

Водные процедуры расслабляют. Они размягчают сосредоточенность, заставляя плыть в потоке отдохновения, и мы очухиваемся, только стекши в канаву блаженной лужицей. Вот и Учики так стек, когда понял, что слишком задержался.

Зажав в одной руке полотенце, а в другой зубную щетку с тюбиком пасты, забытые вчера на полке в ванной, юноша вломился в их с Маки комнату в тот момент, когда сосед, сонно щурясь за очками, запихивал в рот остатки шоколадного батончика.

– Опаздываю?!
– спросил Отоко, зашвыривая банные принадлежности на место.

– До автобуса семь минут, - невозмутимо прожевав, ответил Маки.

– Опаздываю!
– возопил Учики, распахивая дверцы шкафа.

Школьная форма академии "Эклипс" приветливо чернела на вешалке. Поспешно схватив одежду, Учики принялся натягивать брюки, одной рукой заправляя ремень. Маки флегматично смял обертку от батончика и полез в тумбочку за следующим. Отоко поспешно схватил с полки футболку и принялся натягивать куртку, вжикая молниями на рукавах и груди.

Торопливое одевание всегда оставляло у юноши ощущение неряшливости во внешнем виде. Но сейчас некогда было потакать самому себе. Торопливо отряхнувшись, Учики метнулся к тумбочке, запихивая в карман наладонник и доставая из ящика удостоверения гражданина и учащегося. Значок академии он предусмотрительно не отцеплял от куртки, и серебристый крест гордо поблескивал на лазурном треугольнике.

Портфели они с Маки всегда клали на подоконник, и сейчас Учики потянулся через тумбочку за своим. Корпус общежития с их стороны выходил окнами на небольшую рощицу. Деревья, украшенные редкими листьями, свирепо держащимися за ветви, купались в не по-осеннему ярком

свете солнца. Любоваться пейзажем, правда, было некогда, и Учики, схватив портфель, нырнул обратно в полутемный мир их комнаты.

– На, - Маки протягивал ему шоколадку.
– Позавтракаешь.

– Э... Спасибо, - юноша неуверенно взял в свободную руку батончик. Нет, он, конечно, понимал, что здесь, в Европе, нравы и обычаи не слишком похожи на японские, но все равно как-то непривычно было получать подобный знак внимания. Даже от соседа. Тем более, они с Маки не могли считаться друзьями, они и знакомы-то были всего с месяц. Но вот сосед дал ему один из своих обожаемых шоколадных батончиков. Вот так, запросто.

– Не надо таращиться, - заметив его смущение, Маки нахмурился.
– С утра необходимо поесть для правильного функционирования организма.

– Ага...
– Учики стушевался еще сильнее.
– Спасибо, да.

– На автобус опоздаешь, - напомнил Маки.

– Ага!

Мигом отринув неловкость, юноша побежал в прихожую, где у двери стояла обувь. Натягивая ботинки, он, чтобы освободить руки, зажал край упаковки шоколадки зубами, а портфель поставил на пол. Но вот ботинки налезли на ноги, дверь распахнулась, и коридор с зелеными стенами быстро сменился для бегущего Учики вестибюлем.

Скучавший на вахте старик Ледбитер недовольно пошевелил пышными длинными усами, когда подскочивший к турникету на выходе юноша быстро приложил карточку учащегося к идентификатору. Не любил почетный старец прыткую молодежь. Отоко же, по-прежнему держа во рту запечатанную шоколадку, поспешно запихивая карту в карман, уже открывал бедром двери на улицу.

Широкое крыльцо общежития показалось крохотным как одна ступенька, когда Учики буквально спрыгнул на мощеный тротуар и понесся к автобусной остановке за углом соседнего корпуса. Оставалось лишь надеяться, что он успеет на автобус до академии, отходящий через пару минут. А если не успеет и не прибудет на занятия в срок, то громы и молнии обрушатся на лохматую макушку с такой силой, что легче будет сделать харакири и упокоиться на веки, нежели слушать их и чувствовать себя последним разгильдяем.

Завернув за угол, Учики с упавшим в живот сердцем увидел, как автобус неторопливо подходит к остановке. Ох, не успел! Пока он бежит, посадка уже закончится. Со всей возможной скоростью несясь к отмеченному белой краской на тротуаре пятачку, юноша понимал, что все равно не получится.

Вот двери остановившегося автобуса приветливо распахнулись.

Он ощущал, как дыхание, вырываясь из легких, царапает горло и выплескивается наружу.

Вот пассажиры, в основном, такие же школьники, начали забираться внутрь.

В груди толчками билось сердце.

Вот последние из стоявших на остановке дождались своей очереди.

Нет, не успеет. Точно не успеет.

А еще он так и не выпустил изо рта шоколадку. Смотрится, наверное, как дурак.

Учики и сам не понял, почему мысль о шоколадке вдруг сотворила с ним то, что сотворила. Но, представив, как болтается во рту шоколадный батончик с надорвавшейся упаковкой, юноша вдруг ощутил, как ноги перестают чувствовать те невидимые ограничители, что ставит на них всемогущая, казалось бы, физика. Тело понеслось вперед, едва не распарывая ткань пространства подобно ножу. В ушах зазвенело, а портфель затрепыхался в руке. Шоколадка ударилась о подбородок и намертво прилипла.