Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы

Грибанов Филипп Александрович

Для проведения научных экспериментов земляне посылают на орбиту различную живность: оттритонов до собак. И вот сидит себе какая-нибудь крымская улитка, гроза виноградников, в террариуме Звездного городка, ползает по замкнутому пространству, пока лаборанты замеряют ее биопараметры, а потом — герметичный бокс, космодром Байконур и «ключ на старт». Она летит в космос, и теперь уже мы для нее смотримся жалкими улитками, ерзающими по планете далеко внизу. Ей выпала сказочная, невероятная судьба, о которой многие из людей могут только мечтать. Но это заблуждение. Сказочной судьба стала не для улитки, а для человека, знающего, где она оказалась, и неумело пытающегося перенести свое «я» на нее. Мы завидуем

не улитке, а улитке с человеческим осознанием того, что на самом деле происходит. Однако таких не бывает. Это простодушное виноградное существо испытает легкий дискомфорт от перегрузок на старте, а потом легкую дезориентацию в пространстве, когда наступит невесомость. Но оно никогда не поймет, что за время стандартного перехода от куста к кусту ему удалось облететь всю планету и что в метре от нее, за обшивкой корабля, космос. Улитке неизвестно ни что такое планета, ни что такое космос. А самое главное — улитка не знает, что она суть такое, ей не с чем себя сравнить. Тепло, светло, есть чем полакомиться — и ладно.

Не так ли и мы порой не понимаем, что в нашу жизнь приходит что-то исключительное? Не так ли и мы за незначительными, иногда досадливыми изменениями в привычном ходе вещей не замечаем дыхания совершенно иного мира, когда все, что нужно сделать, — это взглянуть другими глазами? Не упускаем ли мы шанс проникнуться счастьем полета, боясь отвлечься от милых нам благ замкнутого бокса с набросанными туда листьями и искусственным светом? Разве не обидно будет потом узнать, что ты был высоко, — но узнать это со слов других? Не смешной ли улиткой ты потом себя будешь всю жизнь чувствовать и не вечным, ли укором потом тебе будут светить звезды на ночном небе?

Именно так мы и проходим подчас мимо интересных людей, не видя их за паутиной мелких разногласий, что охотливо налипает нам на глаза. Нам говорят: «Невежда, приглядись, что перед тобой!», а мы в ответ ворчим: «Да подождите вы… Тьфу, дрянь какая». Горько в таких ситуациях быть глупым и недальновидным, но вдвойне больнее умнеть и прозревать потом, когда все упущено. И мы думаем: «Лучше бы так и ползать впотьмах, чем выбраться на свет и обнаружить, кто ты на самом деле». Можно хорошенько усвоить этот урок жизни и терпеливо ждать следующего космического рейса, в котором уж точно не оплошаем. Мы все умны задним числом и в преддверии второй возможности, но вся ирония в том, что второй возможности никто не гарантирует, каким бы поумневшим и квалифицированным ты ни стал.

Чтобы не слишком томиться ожиданием следующего полета и как-то себя развеять, можно сесть за стол и написать поучительное послание потомкам, дабы были внимательнее, чем ты. Ты садишься, берешь в руки перо и весь переносишься в умы и сердца тех, кому желаешь добра. Ты живописуешь незамеченные тобой, но, несомненно, ожидающие их красоты Вселенной и прилюдно посыпаешь голову пеплом за собственный промах. Вполне вероятно, что, увлекшись графоманией, ты прохлопаешь и дальнейшие счастливые возможности, предпочтя не проживать их, а прописывать их — так спокойнее. К тому же это лестно, когда тебе на макушку водружают венец мыслителя-страдальца. Тебе уже самому приятны прикосновения неострых бутафорских шипов, ты натренировался передавать скорбной мимикой всю глубину твоих душевных треволнений, а они научились вживаться в нарисованные тобой красоты. Так и заключается эта дьявольская сделка: пишущий сопереживает читающим, а читающие сопереживают написанному. Обе стороны, не обнаружив потенции к настоящей жизни, делают выбор в пользу игры, духовного эрзаца, безвольной бумажной имитации, ибо велика сила искусства. Достаточно велика, чтобы компенсировать слабость всех, кто жаждет вкусить от инсценированных, а потому безопасных страстей.

Поэтому весь наш

с Филей трёп неизбежно накрывает тень великой уайльдовской бесполезности. Все, решительно все может быть оспорено или не услышано, как близко к истине оно бы ни стояло. Мысль заинтересованно бежит, крепнет, разгоняется, пока не упирается в собственный хвост — увы, этот бег был бегом по кругу… Сладкая Стервочка, я сейчас в том удивительном состоянии, когда не согласен с тем, что ты мне наговорила, но согласен с тобой. Ты ведь не глупая душа, ты тоже сражаешься с пустотой, ты тоже проталкиваешься сквозь нее по какой-то своей замкнутой орбите. Пусть на чужом мне языке, но ты тоже просишь света. Никто не лучше, никто не хуже, но нам обоим одинаково есть чему поучиться друг у друга. И меня не хватило понять это до того, как ты дистанцировалась. Мне нужно было опять наворотить космических аналогий и рассуждений о тщете литературы, чтобы мозаика собралась. Опять волчком в погоне за ответом. И другого пути для меня, похоже, нет. Вечно я левой пяткой чешу правое ухо.

Да нет, что и спорить — мужики тоже мочат порой такое, что хоть стой, хоть падай. Как-то в десятом классе мою сестру провожал из школы до дома кавалер. Всю дорогу он осоловело лупал глазами, кряхтел и что-то бормотал себе под нос. Легкости контакта категорически не наблюдалось.

— Чего ты там бубнишь? — не выдержала моя сестра.

— Кать, — выдавил он из себя. — Мне нужно сказать тебе одну крайне важную вещь.

— Так говори, я слушаю.

— Нет… Нет, дай мне сосредоточиться… Я сейчас, сейчас скажу… Уже скоро…

До подъезда они дошли под его стенания и стоны сквозь зубы. Встали. Дальше сосредотачиваться было уже некуда.

— Итак? — спросила сестра. — Ты готов мне сказать крайне важную вещь?

— Да, — встряхнулся он и выдохнул, как каратист. — Я готов!

— Я вся внимание.

Кавалер зажмурился, мотнул головой и сорванным голосом выпалил:

— Послушай! Кать! Ты меня любишь?

Я однажды спросил свою приятельницу Татьяну:

— Скажи, а что в мужчине ты считаешь сексуальным?

— М-м-м… Мне нравятся красивые, в меру прокачанные мужские плечиГ

— А что ты считаешь сексуальным в себе?

— Мне лично нравится моя попка, и большинство мужчин она тоже не оставляет равнодушными.

— Отлично! А теперь вообразим ситуацию: ты общаешься с симпатичным тебе молодым человеком. Плечистым и обаятельным. Вы знаете друг друга всего лишь полчаса, но все идет просто здорово, и ты уже не можешь сдержать себя. Ты кладешь ему руку на плечо, слегка массируешь и, любуясь, произносишь: «Слушай, это сводит меня с ума. Ничего не могу с собой поделать. Ты знал про мои слабости!» Воображаешь?

— Еще бы!

— Но, допустим, наш плечистый красавец угодил в то самое большинство мужчин, которых твоя попка не оставляет равнодушными. И он, тоже устав сдерживать себя, кладет тебе руку ниже талии, чуть сдавливает и выдает не менее жаркий комплимент. Через те же самые полчаса с момента знакомства. Уважаемые знатоки! С вами играет бездельник из Москвы Кирилл Демуренко, которому заняться больше нечем. Внимание, вопрос! Кто в данной ситуации получит по рогам: мальчик или девочка?

— Ну по рогам, не по рогам, а по рукам он точно у меня схлопочет, — отвечает Татьяна.

— Блестяще! Один-ноль в пользу команды знатоков! А я напомню, что наш эфир спонсирует Международный Фонд по Защите Женских Задниц. Теперь объясни мне, почему так?

— Ну ты сравнил: то плечи, а то — попка! Второе интимней.

— Тогда почему же, Танюша, твое гораздо более интимное место сейчас прикрывают джинсы-недомерки? И при малейшем наклоне торса вперед вся твоя интимность прет на всеобщее обозрение, прикрытая одними лишь анекдотической узости стрингами?