Нуль
Шрифт:
Они не в состоянии оценить, что это такое – уничтожение совершенного разумного существа, на создание и формирование которого природа потратила миллионы лет, цивилизация – тысячи, род – сотни, общество – десятилетия, а семья – долгие годы.
Они не понимают, что такое мука смерти, ибо только разум способен постичь безвременность любой кончины и перед смертью издать такой мощный безмолвный вопль тоски по уходящей жизни, что содрогается вся Вселенная и разрываются связи между молекулами далеких миров, – но убийцы ни разумом, ни вселенским слухом
Они не владеют даже той малой толикой воображения, которой достаточно, чтобы представить на месте убиваемого – себя. Или собственную мать. Отца. Жену. Сына. Дочь. Любимую женщину. Девушку. А если заставить их вообразить это, они безмерно удивятся: меня-то за что? Их-то за что?
А тех людей, которых убивают киллеры и террористы, – ЗА ЧТО?
На этот счет есть беспощадный анекдот. Двое русских балбесов идут по улице и видят еврея. «Слушай, давай набьем ему морду», – говорит один. «Давай, – соглашается второй. – Погоди, а если он нам набьет?» – «Нам?! – удивляется первый. – А нам-то за что?»
В природе НЕТ НИЧЕГО, что могло бы оправдать убийство человека. Нет и не может быть во Вселенной таких весов, на одной чаше которых – человеческая жизнь, а на другой – ЧТО-ТО.
Рэй Брэдбери дал когда-то поразительный совет родителям: «Что бы вы ни делали, не умирайте. Ваши дети никогда вам этого не простят».
Если уж снять вето с модификации сознания, то лишь с одной целью: следовало бы направленно воздействовать на сознание убийцы, чтобы на месте жертвы он видел собственную мать или дитя.
Нас учили в школе: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее нужно так…»
Но нам забыли внушить мысль Власа Дорошевича: «Жизнь – это сад, насаждаемый цветами, чтобы в старости было где гулять воспоминаниям».
Как можно уничтожить сад?
Я не знаю, чему учат в нынешних школах. Вряд ли – высказыванию Ральфа Эмерсона: «Жизнь – это вечность в миниатюре».
Как можно убить вечность?
И уж конечно не учат словам Модильяни, тем более что их вообще мало кто знает: «Человек – это мир, который стоит любых миров».
Английский писатель Джордж Борроу писал: «Существуют ночь и день, братец, и то и другое приятные вещи; солнце, луна и звезды, братец, все это приятные вещи; и ветер над вереском тоже. Жизнь очень приятна, братец, кому хочется умирать?»
Американский журналист Сидни Харрис говорил: «Когда я слышу, как кто-то вздыхает: “Жизнь тяжела”, – меня всегда тянет спросить: “В сравнении с чем?”»
А Сэмюэл Батлер задавал вопрос: «Стоит ли жизнь того, чтобы жить?» И сам же себе отвечал: «Это вопрос для зародыша, а не для человека».
Я же говорю: жизнь человеческая есть высшая и неотменяемая ценность цивилизации. Племя людское не достигнет счастья, пока не начнет исповедовать этот закон – поголовно и повсеместно. Полная и окончательная победа, не дай бог, коммунизма не приведет к счастью. Но и окончательная победа капитализма тоже не приведет к счастью, хотя, скорее, приблизит его.
В сущности, человечества
Юрий Олеша в своей замечательной книге «Ни дня без строчки» восхищается Монтенем. «Он мудрец, Монтень, – пишет Олеша. – Странно читать эти тонкие рассуждения в книге, написанной в шестнадцатом веке! Впрочем, я поддаюсь здесь обманчивому впечатлению, что качество человеческого ума улучшается в прямой зависимости от увеличения календарного счета. Во-первых, этот счет увеличивается не так уж быстро – неполных пятьсот лет от Монтеня, так ли уж это много? – а во-вторых, еще в Греции и Риме были произнесены слова, умнее которых как раз в продвигающемся вдаль календаре времен, может быть, и не было сказано. Очевидно, развивается только ум, касающийся овладения материальным миром, техника, наука. Ум, касающийся овладения самим собой, не изменяется».
Это абсолютно верно. Но, идя по этому пути, мы тем более не ответим на вопрос: почему сумма гуманизма, постоянно накапливаемая человечеством, не предотвратила еще ни одного убийства? Почему классическая литература, кладезь человечности, вечно проигрывает спор со злом?
«Классическая литература всегда проигрывает, – говорил в своей лекции на литературном семинаре в Кембридже английский писатель Джордж Стайнер. – Иногда она даже способствует убийствам».
Я спросил Стайнера – пытался ли он когда-либо приблизиться к ответу на вопрос: почему? Почему гуманитарный опыт, гуманитарные науки, искусство, современная и классическая литература, прежде всего классическая литература, не спасают человечество от убийств?
«Я всю жизнь думаю над этим вопросом, – ответил Стайнер, – возвращаюсь к нему снова и снова. Мне кажется, дело в том, что классическая литература уводит человеческое воображение от реальности. Человек, который целыми днями будет размышлять о судьбе Корделии, может сойти с ума, но реальности так и не постигнет».
Я, разумеется, внутренне вскипел, но внешне ничем это не выразил. «Уводит!» Словно бы мы со Стайнером ходили в одну и ту же школу. Растениям советской культивации десятилетиями долбили, что буржуазная культура «уводит от жизни», а в результате – ни культуры, ни жизни.
Ответ Стайнера – типичная реакция ученого гуманитария, который не может допустить, будто в духовной сфере существует нечто, ему неизвестное или недоступное.
«Классическая литература уводит воображение от реальности».
Готов предложить еще пять столь же глубоких и мудрых формул, претендующих на звание Универсального Ответа. А вот больше пяти не могу – комбинаторика не позволяет.
Классическая литература уводит реальность от воображения.
Воображение уводит классическую литературу от реальности.