Нуль
Шрифт:
1. Верши справедливость, дабы ты долго мог жить на земле.
2. Умиротворяй плачущего.
3. Не притесняй вдову.
4. Не отнимай у мужа имущество отца его.
5. Не низводи правителей с их тронов.
6. Опасайся наказывать неправедно.
7. Не убивай, ибо это не принесет тебе выгоды.
Только поэтому… Только поэтому, оказывается, не следовало убивать в Гераклеополе – невыгодно. А если бы выгоду приносило – тогда можно…
Вот представление о прогрессе морали: заповедь «не убивай» за две тысячи лет поднялась с седьмого на шестое место. И так там и осталась, зафиксированная христианством…
Я
Под важнейшей религией я имею в виду конфессию жизни человеческой».
||||||||||
Всю оставшуюся часть субботы и все воскресенье Сергей дозванивался до Аль Берта, но и по рабочему, и по мобильному телефонам никто не отвечал. В воскресенье вечером Сергей набрал домашний номер Банкира. На удивление, тот оказался дома, сам снял трубку, выслушал Сергея и успокоил его: мол, завтра Альберт будет на месте, примет информацию и отреагирует правильным образом; не волнуйся, все будет хорошо, главное – спи спокойно.
В понедельник и вправду все уладилось. Аль Берт отозвался, Сергей пересказал ему беседу с наездчика-ми, тот уточнил некоторые детали и тоже заверил Сергея, что ему не о чем беспокоиться.
– Вы туда поедете? – осторожно спросил Сергей.
Альберт усмехнулся в трубку
– В принципе, вам это знать не обязательно. Но могу сказать: мне там делать нечего. Мы этих деятелей установили, ребята нахальные и неопытные. Новенькие. Но несамостоятельные. Их вопрос насчет «взрослых» забавен и о многом говорит. «Взрослых» они побаиваются. Вот их собственные «взрослые» и проведут с ними воспитательную работу. Словом, отбой. Но если будет новая информация – звоните. Я к вашим услугам. Друзья Банкира – мои друзья. До свиданья.
Сергею показалось, что телефонная трубка повеяла на него ледяной сыростью. Ему вспомнился эпизод из его журналистской деятельности. Много-много лет назад, когда Сергей был молодым журналистом и работал в редакции одного московского ежемесячника, его коллеги решили дозвониться до Луиса Корвалана, передать ему привет от многомиллионной армии советских людей и на основании телефонного разговора сделать сенсационный репортаж. В Чили тогда был режим Пиночета, и Корвалан сидел в тюрьме. Сергей не очень-то верил в эту затею, потому что звонок в тюремную камеру представлялся ему нереальным, и в любом случае такую неординарную беседу должны были оборвать бдительные кагэбэшники.
К удивлению звонивших, справочная служба Чили быстро ответила, в какой тюрьме сидит Корвалан, и сообщила соответствующий номер. Позвонили туда. Трубку снял начальник тюрьмы лично. Он вежливо, бархатным голосом осведомился, кто звонит и откуда, слегка удивился, спросил, какая погода в Москве, а потом, витиевато извинившись, поведал, что господин Корвалан очень занят и подойти к телефону никак не может. Коллега Сергея, говоривший по-испански, был столь поражен любезным тоном тюремщика, что, не задав больше ни единого вопроса, стал прощаться. До свиданья, сказал начальник тюрьмы, если что – звоните. И заключил: «Ми каса – су каса, сеньор!» – что означало: «Мой дом – ваш дом, господин любезный!» Журналисты едва не попадали со стульев.
«Я к вашим услугам» в устах Аль Берта
Понедельник прошел спокойно. К концу дня позвонил Марк Леонидович.
– Ну как, помощь все еще нужна? – спросил он.
– Да нет, вроде справился, – ответил Сергей.
– Я так и думал, что справишься. Послушай, у меня готов ответ на твой запрос.
– Какой еще запрос? – не понял Сергей.
– Пульку не ты ли мне давал? – ехидно осведомился Марк Леонидович.
– Ах, да-да-да, – оживился Сергей. – И что же?
– Записывай. Калибр семь-шестьдесят пять…
– Разве не семь-шестьдесят два? – упавшим голосом перебил Штайнера Сергей.
– А почему он должен быть семь-шестьдесят два? – подозрительно спросил Марк Леонидович.
– Да нет, не должен быть… Просто калибр семь-шестьдесят два я знаю, а семь-шестьдесят пять – нет, – нашелся Сергей.
– Теперь будешь знать, – успокоился Штайнер. – Определить систему оружия было очень непросто, но мои эксперты – ребята дотошные. Это «зауэр» тридцатого года, редкая ныне игрушка, маленькая такая, но уважать себя заставляет. Ну что, угодил я тебе?
– Угодили. Спасибо огромное.
– Релевантная информация?
– Скорее, иррелевантная. – Сергей никоим образом не хотел проявить, насколько важно ему это сообщение. – Но в любом случае – благодарность моя безмерна.
– Ладно, чего уж там. Подбросишь при случае каких-нибудь книжек, вот и будет благодарность. Звони. Пока.
Сергей откинулся в кресле. Значат, та пуля, найденная на тряпке, была не из ТТ. «Зауэр»... Тридцатого года… Час от часу не легче. И что теперь делать с этой информацией? Не бежать же в милицию – мол, эдрасьте, там три недели назад человек застрелился, так вот он не застрелился, его убили, вот этой пулечкой, я ее носил-носил как сувенир, надоело, дай, думаю, сдам куда надо, держите, вдруг пригодится, если пистолет в заднем кармане брюк обнаружу, тоже принесу, чао…
Какая-то странная полоса пошла в жизни – сплошные загадки и криминал.
Вторник дал этой полосе новое направление. Не успел Сергей приехать в издательство, как раздался телефонный звонок. Он сам снял трубку.
– Сергей Владимирович? Это Илья. Книжка ваша мне нравится. Я ее уже дочитываю. Но звоню не поэтому. Сегодня встреча отменяется. Мы переносим ее на завтра. Передайте вашим людям – завтра, в том же месте, в то же время. Всё.
Сергей не успел произнести ни слова – в трубке уже раздавались короткие гудки. Секунд пять он сидел с раскрытым ртом, потом спохватился и стиснул зубы. Вот тебе и «спи спокойно». Вот тебе и «отбой»!
Он тут же позвонил Аль Берту. Ответил незнакомый мужской голос:
– Альберта нет. Он в Дмитрове. Будет только завтра.
Сергей набрал номер «Крипта».
– Банкир в командировке, – сказала секретарша Ира. – Вернется через два дня.
Сергей понял, что влип.
Целый день он бестолково слонялся по издательству, задавал сотрудникам какие-то нелепые вопросы, мешал работать, устроил две бессмысленные и несправедливые выволочки, бесконечно пил кофе, к вечеру снова позвонил Аль Берту и в банк, ничего нового не узнал, и реальность завтрашнего дня встала перед ним во всей своей беспощадной и свирепой простоте: на «стрелку» должен ехать он сам.