Нуль
Шрифт:
Наконец, Сергею было просто чертовски интересно на «Интермедиа» – здесь он превращался в ребенка, попавшего в гигантский игрушечный супермаркет, вот только рядом не было большого и доброго папы, которого он мог бы постоянно дергать за рукав, монотонно канюча: «Купи, па, ну купи, па, купи…»
Когда Сергей приезжал на выставки прошлых лет, он каждый вечер притаскивал к Мире и Якову пуды рекламных материалов и пачки демонстрационных пакетов, а потом трудолюбиво сортировал глянцевые сокровища, отчетливо понимая, что для дела в Москве пригодится не более сотой, может быть, даже тысячной
В этот день он ограничился лишь несколькими новыми журналами и десятком демонстрационных дискет – собирательский азарт не разгорелся в его душе. Все мысли занимала предстоящая встреча с Тайлером. Ничего, выставка будет работать еще три дня, он наверстает… Тем не менее Сергей успел изучить немало стендов, познакомился с менеджерами, обменялся с ними визитными карточками, пообещал зайти снова и поговорить более обстоятельно.
В семь вечера к Центру Москони подрулил серый «Додж», за рулем которого сидел Яков. Сергей уже ждал его, прогуливаясь по тротуару.
По Третьей улице они выехали на Маркет-стрит, с нее свернули на Пауэлл, потом влево по Бродвею – в каждом уважающем себя американском городе должен быть Бродвей, – еще один поворот на Ван-Несс-авеню и еще один – на Честнат-стрит, Каштановую улицу, а затем, оставив справа дугу и купол Дворца изящных искусств с его Эксплораториумом, потрясающим игровым музеем, где детям не возбраняется трогать и включать любые экспонаты, демонстрирующие научные и технические достижения, – а слева парк Президио, по Дойл-драйв вылетели к въезду на мост Золотые Ворота, Толл-Плаза, площади, на которой собирают «толл» – проездную плату.
Кстати, если едешь в северном направлении, из Сан-Франциско, платить не нужно; мзда взимается, лишь когда с моста въезжаешь в город.
По красавцу-мосту они ехали медленно, насколько позволяли скоростные ограничения, – на этой узкой стреле, подвешенной между небом и морем, душу охватывает необыкновенно торжественное чувство, будто тебя удостоили неземной чести и вот-вот раздастся пение ангелов. Корабли и яхты вдали, в заливе, не воспринимаются творениями рук человеческих, они кажутся неряшливыми щепками, брошенными шкодливой рукой в безукоризненный сине-зеленый простор.
Выражения «домчались», «вылетели» не очень точно передают темп передвижения Сергея с Яковом по городу: они то и дело застревали в пробках, поэтому вся дорога заняла почти час.
Когда «Додж» остановился в Сосалито у ресторана «Чарт-хауз», часы показывали без пяти восемь. Яков оставил Сергею телефонный номер своего приятеля, попросил звонить без церемоний в любое время, как только закончится беседа, и унесся в сторону моста.
Прежде чем войти в ресторан, Сергей минуты две стоял на набережной и оглядывал окрестности.
Отсюда открывался волшебный вид на залив. Уже стемнело, и на противоположном берегу должна была переливаться огнями груда самоцветов – Сан-Франциско. Однако сияние еле просматривалось – поднимался вечерний туман, частый гость залива.
Набережная Сосалито запала Сергею в душу, еще когда он попал сюда впервые, четыре года назад. Набережная
Морской фасад Сосалито напоминает декорацию кукольного театра. По вечерам городок выглядит просто магически. Кукольные домики несколькими уступами поднимаются по склону холма, во всех – широкие окна с такими чистыми и прозрачными стеклами, что кажется, будто местный градоначальник выпустил сумасшедший указ: мыть окна каждый час. Впрочем, мойщиков нигде не видно. Занавески, как правило, распахнуты – на взгляд человека, испорченного цивилизацией, это донельзя удивительно: неужели детям природы, живущим в Ивовой рощице, нечего скрывать?
Окна излучают чистый свет всевозможных оттенков – лимонный, розовый, оранжевый, зеленый, голубой, сиреневый, клубничный – в зависимости от цвета абажура. В этих светоносных аквариумах бесшумно плавают вертикальные двурукие рыбки. Кое-где симпатичные рыбки сидят за обеденными столами или в креслах под картинами, эстампами и гравюрами, изображая из себя легочных моллюсков. За стеклами не очень много растений, но зато снаружи большинство аквариумов искусно задрапированы вечнозеленой вьющейся тканью. В некоторых домиках не видно никакого движения жизни. Может быть, их обитатели давным-давно уплыли отсюда – в поисках более теплых, а то и более прохладных вод, но, уходя, они оставили включенным свет. Видимо, такой здесь закон: все окна должны гореть, все абажуры должны быть разного цвета, все занавески – аккуратно раздернуты.
Сергей вплыл в ресторан – еще один сияющий аквариум под вывеской «Chart House» – и сразу обежал глазами зал. Тайлера нигде не было. Милая девушка восточного вида с длинным шлейфом черных волос – эдакая китайская вуалехвостка – приблизилась к Сергею (что сделала? – правильно, улыбнулась), поприветствовала его и повела к свободному столику. Сергей спросил ее, не резервировал ли места в ресторане человек по имени Тайлер Колман. Та справилась у метрдотеля и ответила – нет, такого заказа не поступало. Предупредив девушку, что скоро к нему присоединится еще один патрон (в английском языке посетители ресторанов именуются не безлико – клиентами, а уважительно – патронами, то есть «хозяевами» или даже «покровителями»), Сергей углубился в изучение меню.
Подумав немного, он решил заказать устрицы «Рокефеллер» и «прайм рибз», «первостатейные говяжьи ребрышки», – и то и другое было местной кулинарной достопримечательностью, – а потом, на десерт, «мад пай» – «грязевой пирог». Сергей много слышал об этом пироге, знал, что так называется особое мороженое, которое только в Северной Калифорнии и готовят по-настоящему, но никогда его не только не пробовал, но и не видел.
Спустя пятнадцать минут Тайлера еще не было. Сидеть без еды и дальше показалось Сергею неприличным. Он прошел к прилавку «шведского стола» и набрал на большую тарелку понемногу от разных салатов. Такой здесь был порядок: горячее заказываешь, а холодными закусками распоряжаешься сам. Разумеется, официантка потом все скрупулезно посчитает.